Он ничего не ответил. Он знал, что за время его отсутствия курсантки объявили Дане бойкот, знал, что её называют «фашистской подстилкой» и что сегодня утром одна бельгийка, мечтавшая после выпуска попасть в западную часть рейха или хотя бы остаться при Штернберге, но вместо того записанная на одну из восточных баз «Аненэрбе», в столовой попыталась окатить Дану кипятком. И тем не менее Дана ходила за своим учителем почти в открытую, будто во всей школе были только два человека — она и он.
По мере того как волнистые пряди, высыхая, преображались, становилось всё более очевидно, что Штернберг не ошибся в своём предположении. Новый цвет волос — даже после ударной дозы перекиси сохранивших природную шелковистость — изменил Дану до неузнаваемости. В этой солнечноволосой блондинке, горожаночке, возможно — начинающей актрисе, едва угадывалась прежняя Дана со своей пронзительной, дикарской, сумеречной лесной красотой.
Глядясь в зеркало, девушка потрогала тугой локон у виска, сменивший тёмный соболиный перелив на образцовую арийскую желтизну.
— И почему я раньше не догадалась покраситься… Признайтесь, вы ведь давно мечтали, чтобы я оказалась блондинкой, правда? — весело спросила она у Штернберга, всё ещё ради собственного удовольствия водившего частым гребнем по её волосам и не способного сдержать гримасу обожания, которую равнодушно отразило тусклое зеркало.
— Боже, да что ты такое говоришь. К чему мне ещё о чём-то мечтать? Ведь Создатель, должно быть, был влюблён, когда решил сотворить тебя. Просто теперь у твоей красоты другая тональность. Новый образ. Какое-то время побудешь светловолосой немочкой. «Звалась она Кримхильдою, и так была мила, что многих красота её на гибель обрекла…» — Он вздохнул и отложил расчёску. — Ну вот, собственно, и всё. Переоденься во что-нибудь, вещи в чемодане. На фотографии не должно быть видно курсантской формы.
Вскоре он отвёл девушку в соседнюю комнату, где Франц колдовал над маленькой серебристо-чёрной «Лейкой» о трёх длинных телескопических ногах. Уходя, Штернберг строго наказал Дане после фотосъёмки убрать волосы под платок и нигде с непокрытой головой не показываться.
Пока Франц занимался проявкой плёнки и печатал снимки, Штернберг слонялся по квартире и перепроверял в уме сто раз уже обдуманный план. Должно было сработать. Это самое разумное, что он в сложившейся ситуации мог сделать. Самое лучшее. Для неё.
* * *
Как только карточки были готовы, Штернберг без промедления выехал в Мюнхен. Тем же вечером он встретился с Зельманом.
— Что-то вы совсем скверно выглядите, Альрих, — хмуро заметил генерал, разливая по бокалам тёмно-янтарный коньяк. — Скажу откровенно, я б на месте Гиммлера повременил с вашим назначением на пост начальника оккультного отдела. Особенно теперь… Кстати, что там с этим психопатом Мёльдерсом? Ваши хвалёные провидцы так до сих пор и не нашли его убежище?