— Нет. Мне не двадцать четыре года, Альрих.
— Но ведь когда-то было.
— Я же сказал: нет.
— А хотите, я вам заплачу? — резко изменившимся голосом спросил Штернберг. Его бесовский зелёный правый глаз сверкнул дикой золотой искрой. — Сколько хотите? Сколько вам нужно? Называйте любую цену, не стесняйтесь…
Генерал, подскочив, оглушительно шарахнул плотным кулаком по столу. Бокалы со звоном опрокинулись, бутылка упала на бок, и из неё выплеснулась тёмная душистая жидкость. Штернберг даже не вздрогнул, только убрал фотографию, возле которой растекалась коньячная лужа.
— Чтоб больше я от вас такого не слышал, — хрипло произнёс Зельман, отдуваясь, будто после подъёма по крутой лестнице. — Никогда. Запомни, Альрих: чтоб больше ни разу…
Штернберг насадил на нос очки и указательным пальцем впечатал их в переносицу. Фотокарточка уютно лежала в его раскрытой ладони. На Зельмана он не смотрел.
— Давайте это сюда, — угрюмо сказал генерал, протягивая руку за карточкой. — Изделие получите через неделю.
— Мне нужно завтра.
— Хорошо, через три дня.
— Нет, завтра.
— Послезавтра утром, в десять часов, всё, точка.
Штернберг отдал фотографию.
— Совсем спятишь тут с вами, — ворчал гестаповец, засовывая карточку в бумажник. — Ерунда какая! Просто свиньям на смех. Тьфу, это ж надо…
— Спасибо.
— Благодарить потом будете. Лучше скажите наконец, кто ж такая эта девчонка, над которой вы так трясётесь.
Подозрения генерала — давно лелеющего планы женить Штернберга на своей младшей дочери — были вполне однозначны. Штернберг поднялся.
— Ваша догадка ошибочна, Зельман, — холодно сказал он.
— А что я, интересно, должен был подумать?
Штернберг криво усмехнулся:
— Она из бывших заключённых. Ну о чём тут говорить? Я, может, и безрассуден, но не настолько же.
Адлерштайн
30 октября 1944 года (вечер)
— Альрих, я уверен, ваш, не побоюсь этого слова, научный подвиг непременно станет национальной легендой, — пышно объявил Зельман.
Штернберг оглянулся на генерала с зябкой полуулыбкой.
В последний день перед отъездом в Рабенхорст (откуда было менее получаса езды до Зонненштайна) молодой офицер явно нервничал: то был непривычно задумчив, то вдруг затевал разговоры на пустячные темы, но чаще молча ходил из угла в угол и, с сухим шорохом потирая ладони, странно улыбался.
Зельман прошествовал к креслу в углу, сдавленно заскрипевшему под его тяжестью, и, сложив руки на набалдашнике трости, принялся наблюдать, как Штернберг по диагонали меряет длинными шагами большую комнату.
— Волнуетесь, — добродушно заметил генерал. — Ишь, как вы забегали.