Вспомнив про доктора, я снова ощутил, как у меня заколотилось сердце, поле зрения сузилось и начало заволакиваться туманом. Как в дурном сне, нужно было лишь проснуться, чтобы весь этот ужас сразу отлетел.
Я потянулся за бокалом и, набулькав в него минералки, выпил несколькими глотками. В нос ударили крепкие свежие пузырьки, но сердце продолжало трепыхаться. Я снова занялся запеченной уткой. Папа уже закончил с трапезой и нетерпеливо посматривал на меня. Видно, ему все-таки было неуютно от моего молчания. Наконец он первым нарушил молчание.
— Ну и как ты думаешь его, то есть доктора, изобразить на надгробии? В каком виде и облике?
— В нормальном виде, — пожал я плечами. — Как в жизни. То есть в самом реалистичном виде.
— Ага… — задумчиво протянул Папа. — То есть бюст или памятник должен быть, что ли, с горбом и без ушей?
— Почему без ушей? — опешил я.
С горбом — это понятно.
— Ну а как же? — удивился Папа. — Что же нам теперь дожидаться, пока злоумышленники пришлют уши? Иначе как-то не складно выйдет, в смысле реалистичности, памятник с ушами, а сам то покойник их лишился.
Другой бы на моем месте решил, что это у Папы такой своеобразный черный юмор. Но я-то знал, что он говорит абсолютно серьезно. Даже с долей озабоченности.
— Можно бы, конечно, вообще с похоронами подождать, — рассуждал Папа. — Пока нам пришлют уши или мы сами их добудем. Иначе что же это: сейчас его похороним, а потом опять нужно будет, что ли, раскапывать, чтобы приставить уши?
— А еще лучше было бы, — вырвалось у меня, — вообще до этого не допускать!
— Может быть, может быть, — задумчиво согласился он. — Но за всем, уж извините, не уследишь. Да и, если честно, не велика птица — доктор.
— Что?! Как ты может так говорить! — возмутился я. — Он столько лет был нашим семейным врачом.
— Вот именно, столько лет! — хмыкнул Папа. — За столько лет он всю свою медицину позабыл. Никчемный, если откровенно, человек. А держать его только затем, чтобы он нашим старичкам давление мерил, накладно. На все случаи жизни у него одни горчичники. Горчичники я и сам себе могу прописать, ха-ха! Тут и врачом быть не надо.
— А иголки! Он ведь и иголками лечил…
Я никак не мог согласиться с Папой. Доктор был нормальным врачом, с которым было так спокойно. Это главное. Конечно, он был консерватором и в самом деле предпочитал домашние средства, но уж в компетентности ему никак нельзя было отказать. Да русскому человеку вообще не свойственно лечиться. Про иголки у меня только от обиды за доктора вырвалось, но Папа тут же зацепился и принялся иронизировать: