— Почему же одного? Да и что ему там одному сделается?
— Время смутное, — уклончиво сказал о. Алексей. — Мало ли что. Темные силы так и свищут… — Тут о. Алексей многозначительно кивнул в сторону быстро удалявшегося кладбища. — Теперь вокруг Москвы самый шабаш затевается.
— Неужели? — искренне забеспокоился я. — Может, еще как-нибудь обойдется?
— Не обойдется. По всему видно, сроки подошли, — покачал головой бывший инженер-механик и перекрестился.
Я хотел еще немного порассуждать насчет Божьей милости и попустительства, но прикусил язык, вспомнив о том, что только что наблюдал на кладбище: прорыв пресловутой оболочки в темную бездну со зловещим «чвак-чвак».
Когда наблюдаешь этот окончательный результат индивидуального человеческого бытия, любые, даже самые странные, невероятные и парадоксальные обстоятельства теряют всякий смысл. Опыт смерти есть сугубо отрицательный опыт. Вроде черной порчи. Ничего поучительного для живой души. Если кто и утверждает, что смерть и счастье уживаются рядом, не верьте, это ложь. Счастье живет далеко от смерти. Само размышление о ней злокачественно. Более того, вспомнив мельком о наших с доктором прошлых многословных разговорах на «религиозные и мистические темы», я снова подумал, что, заводя такие разговоры о жизни и смерти иногда довольно циничные, иногда весьма искренние, мы были похожи на маленьких детей, которые с замирающим сердцем разбегаются, чтобы спрятаться, пока некто ведет свой счет. Мы бежали и бежим, чтобы спрятаться от собственного страха. И совершенно по-детски все надеемся в душе, что нам-то как-нибудь удастся отсидеться в укромном месте, что изобретут же когда-нибудь что-нибудь чудодейственное, чтобы не было этого ужасного «чвак-чвак». Каждая новая встреча со смертью не воспитывает в нас привычки и стойкости. Однако в конце концов спасительно-утешительная идея почти всегда отыскивается. Если не в ортодоксально-религиозном духе, то хотя бы в виде идеи о неизбежности будущих воскрешений. Может быть, это помогает жить, но, увы, не умирать…
Затем, как полагается, состоялись поминки с блинами. Тут же, в Деревне. Блинцы были дрожжевые, прежирные и очень ароматные. И, конечно же, под водочку. А может, водочка под блинцы. Не знаю, как правильно, в смысле последовательности.
Наши старички поохали, поговорили о смерти, посетовали на ужасные времена, на то, что врачи теперь не те, вместо них все электроника, компьютеры, а с горбуном, царство ему небесное, хоть поговорить можно было по-человечески о жизни и смерти, и принялись сами себе измерять артериальное давление. Немного погодя, перекрестив на прощание нас и деток, о. Алексей вместе с попадьей спешно уехал обратно в Москву. Батюшка, как известно, почитал своей первейшей обязанностью находиться в Москве, если Папа был там. Верная попадья всюду следовала за мужем.