С НОВЫМ ГОДОМ! — взорвался салют над Красной площадью.
Вместе со всей Россией, раньше Москвы, которая еще в старом году пребывала, со всеми соотечественниками за Уралом, земляками, друзьями, родными и близкими, с теми, кого знали хорошо и с кем имели шапошное знакомство, кого любили и кого недолюбливали, кем восхищались и кого жалели, с учителями и недругами, с соседями и таежными искателями, с бедными и богатыми, со здоровыми и хворыми, молодыми и умирающими, дураками и умными, с альтруистами и пронырами, с безбожниками и монахами — со всеми, имевшими в эту минуту выражение лица детско-счастливое, а в уме — надежды на удачный год, они подняли фужеры, чокнулись и выпили.
— Я помолодел, — крякнул Тимур, — лет на двадцать.
Залпом выпившая Галя посмотрела на него удивленно.
— С пацанами в подъезде, средняя школа. Пили что-то подобное, рвались в мужскую жизнь.
У Гали ноги разбухли горячечно, а голова, казалось, юлой крутилось на шее. Пьяна! В самый ответственный жизненный момент!
И она опять вслух проговорила то, что думала. Какой страшный недостаток — выпаливать что думаешь, когда сильно переживаешь.
— Спокойно! — велел Тимур. — Садись. Ты не безобразно пьяна. Но момент действительно важный. Закусывай.
— Ты тоже, — плохо владея речевым аппаратом, но гостеприимно предложила Галя. — Бери что хочешь.
Скукоженный картофель фри и засохшие лужицы кетчупа смотрелись неаппетитно. Про надкусанные бутерброды Галя пояснила:
— Мои девочки не доели.
— Какие девочки? У тебя есть дети?
— Есть. Така и Вака, Таисия и Варвара, три года, двойняшки… Охламонки, тиранки, временами — заразы, временами убила бы…
— Погоди! — остановил ее жестом Тимур. — Это твои родные дети?
— Да, то есть нет. Крестницы. Настя — их мама, моя любимая подруга. А папашу ты видел. Я с ним на новогоднюю вечеринку заявилась. Он хороший, хоть и смазливый, и Настю любит, а над Такой и Вакой вообще дрожит как придурочный. Но, зараза, не помнит, какие велели продукты купить по дороге с работы…
— Стоп! Стоп! Стоп! Тот Вадим…
— Муж моей Насти, мне как брат. Настя его вырядила во фрак из филармонии, чтобы меня оттенял и соответствовал. Комедия положений. И ты, Тимур, в этой комедии главный виновник.
— Обо мне во втором действии. А дальше?
— Что «дальше»? Ты все видел. И не ешь, не угощаешься. Да и нечем. Вообще я прилично готовлю, люблю на кухне покудесничать. Штрудель венский, сырная закуска в листьях китайского салата с оливками… Знаешь, начальничек! Мне иногда кажется, что все наши заморочки на фирме не стоят доброго вечера, когда ты с толком и расстановкой детей интеллект развивала, а потом готовила ужин для усталого и любящего мужа. Ты не понимаешь! Биологически не можешь понять, что ублажать любимого — трудно, сложно, интересно и, главное, почетно. Вам нужно, чтобы мы — в горящие избы, коня на скаку, нейролингвистическое программирование, хрен собачий… Ой, если бы ты знал, какие мне Вадик во время танца анекдоты рассказывал для счастливого смеха! Это просто ментальная дефлорация. Почему я должна тебя завоевывать? Ответь мне! Почему не наоборот?