— Общее есть, но оно действительно слишком общее. Это — необходимость обеспечить строжайшую секретность и высокую организованность всего дела.
— Но именно это и остается для нас главным гвоздем. Как без этого создать боевые группы, сочетая массовость участников и полную тайну их подготовки?
— Есть здесь для этого благоприятное обстоятельство, — сказал Шерстнев, подумав. — Основная масса заключенных — военнопленные.
— Имеются даже командиры с военным образованием.
— Трижды важно, — продолжал Шерстнев. — Привычка к дисциплине, военные знания и боевой опыт.
— Но нам нужен и опыт подпольной работы. И в этом вы должны нам помочь.
— Обо мне нет надобности и разговаривать. Я полностью в распоряжении комитета.
— Все, договорились! Теперь о ваших делах. Почему задержали Борщенко и Рынина, мы будем знать завтра.
— Вы мне сообщите, как только узнаете что-либо?
— Обязательно. Но хорошего не ждите. Гестапо для добрых дел не задерживает. Меня беспокоит и ваше положение.
— Чем же это?
— Как могло гестапо выпустить из своих лап такого пленника, как вы, капитана судна?
— Действительно, гестаповец угрожал мне новыми допросами, — вспомнил Шерстнев. — А что по этому поводу думаете вы?
— Думаю, гестапо отправило вас сюда, вместе со всеми, по какой-то ошибке. Как бы эту ошибку не исправил сам Реттгер!
— Кто это?
— Комендант острова, штандартенфюрер СС. Попасть к нему очень опасно: это почти всегда конец. — Смуров в раздумье потер переносицу. — Может быть, вас сегодня же спрятать?…
— Как спрятать?…
— Переправим вас в ревир и…
— Простите, что такое «ревир»?
— Лагерный лазарет. Нередко нам удается подлечить там своих товарищей. Но там же и умирают те, помочь которым уже невозможно.
— Ну и зачем меня туда?
— Верные люди заменят ваш номер на номер умершего, если он не находился на подозрении гестапо. Вы получите его имя и сведения о нем, какие имеются на карточке в канцелярии. А ваша карточка пометится буквой «V»…
— А это что такое?
— «V» — первая буква от слова «фершторбен» — «умерший». И тогда вас уже искать не будут. Согласны?
— Решим позже, товарищ Смуров.
— Можно опоздать.
— Я к опасностям привык. И терять мне уже некого, и меня некому ждать…
Смуров бросил на Шерстнева вопросительный взгляд. Тот добавил:
— Жена умерла от голода в блокированном Ленинграде. Теперь я один. Извините, а есть ли семья у вас, товарищ Смуров? Откуда вы родом?
Смуров опустил голову на руки и молчал. Шерстневу стало неловко, и он добавил:
— Если на мой вопрос вам больно отвечать, не говорите.
— Я из Курской области, — глухо заговорил Смуров. — Жена и дети были эвакуированы в Кировскую… На этом все оборвалось. И мне вряд ли придется еще раз увидеть родную землю и семью…