Долетев до съезда на дорогу, ведущую к их фамильному имению за рекордные семнадцать минут, граф Ежи лихо, в скольжении заправил машину в крутой, стоградусный поворот. Протестующее завизжав колесами, жеребец подчинился насилию, помчавшись дальше уже по совсем другой дороге – узкой и извилистой. Но эта дорога была знакома графу как никому другому, в молодости он учился ездить по ней и даже разбил на ней свой старенький ФИАТ. Поэтому, граф не только не снизил скорость – но еще сильнее придавил педаль.
Фамильный особняк Комаровских выглядел, как и любое имение, оставленное без постоянного ухода и попечения хозяев – непрезентабельно. В восемьдесят первом году особняк пытались взять штурмом взбунтовавшиеся – и еще не все следы того кошмара были изглажены с морщинистой поверхности стен. То тут, то там – плохо заделанный след от пули. Мрачными громадами, сторожащими покой старинного особняка стояли ели – Комаровские выращивали ели, их особый сорт, голубые ели, первые саженцы которых были пожалованы прадеду еще лично из рук Николая Второго…
Бросив машину у ворот – никуда не денется, а ждать пока откроют не хотелось, молодой граф вихрем пронесся по посыпанным песком дорожкам парка, по мраморным, ведущим к главному входу ступеням – их было ровно двадцать. Только в кабинете – святилище, где имел право находиться только старший мужчина из рода Комаровских, он немного успокоился.
Он не питал никаких иллюзий насчет своей барышни. Все что их держит вместе – с ее стороны по крайней мере – это секс и опасность. Больше ничего. В каком-то смысле для нее связь с москалем, ненавидимым всем высшим светом Варшавы – это вызов обществу. Наверное, она по своему любит его, нельзя же так без любви…
А он? Нужно ли ему все это?
У графа Ежи в Санкт-Петербурге был друг. Как ни странно – не военный, музыкант из богатой еврейской семьи, уже концертирующий. Он говорил, что в иврите, языке на котором говорят евреи, есть слова, полный аналог которым в русском языке подобрать очень сложно. Одно из таких слов –истратился. Истратился – значит растратил самого себя на мелочи, и когда перед тобой действительно что-то важное и ценное – тебя уже нет, ты пустая оболочка, красивый воздушный шарик, который выпустил весь воздух и не осталось ничего, кроме сдувшейся резиновой шкурки.
Может быть – он и впрямь – истратился?
Граф Ежи, как и многие другие офицеры гвардейских полков в Санкт-Петербурге пользовался изрядной популярностью. Русский свет никогда не отличался особо пуританскими или стыдливыми манерами, и даже приход новой, староверской императорской династии ничего не изменил. А некоторые новые … средства предохранения от нежелательных последствий близкого общения с противоположным полом – и вовсе сделали светскую жизнь веселой и интересной. Дамы высшего света вели нескромные дневники, хвастались перед подругами своими достижениями, некоторые ставили себе цель переспать со всеми молодыми офицерами того или иного полка – и нередко достигали этой цели. Граф Ежи как и его сослуживцы никогда не были против этого, наоборот – очень даже за – но сейчас он впервые пожалел об этом. Потому что сейчас – он это чувствовал – он истратился, внутри него не осталось ничего такого, что он мог бы положить на алтарь любви и сказать: это – для тебя. Все то, что он сейчас отдавал ей – точно так же он отдавал и десяткам других дам.