Оля встревоженно посмотрела на Евгения Ивановича.
— Очень верная мысль! — поспешил высказаться Костя.
— Одно другому не мешает, — перевел ответ Фывапки Сидоров.
— А сам как думаешь, не мужик, что ли? — рявкнул Лаврентьев.
— Наверное… — пожал тот плечами.
— Мысль глупа и вредна, — подвел итог обсуждению командир. — В чем я и сознаюсь перед Олечкой. Любовь к женщине — это главное, а остальное — уже частности. Потому что мужчина, не способный любить женщину, не сможет любить все остальное, что вообще можно любить. В этом я и признаюсь, Олечка.
— В чем? — еле слышно, одними губами, спросил объевшийся пловом единственный солдат полка.
— Оля, я признаюсь в том, что люблю вас. Говорю при всех. И хочу жениться…
— Вы с ума сошли, — скороговоркой произнесла она и выскочила из-за стола.
Командир проводил ее веселым взглядом, поднял стакан:
— За любовь мы и выпьем!
Фывапка, которой перевели содержание последней тирады, захлопала в ладоши.
Командир выпил, опустил стакан, бросил Штукину:
— Пройдусь по территории.
Он не стал догонять Ольгу, все, что надо было сказать сегодня, он уже сказал. Пусть подчиненные пошушукаются, попьют коньячку, а завтра он даст им за что-нибудь крупный нагоняй. Просто так, чтобы не думали, что у него слишком уж душа нараспашку. В конце концов признание было нужно ему и, возможно, Ольге. Все остальные должны благоговейно воспринять информацию, доведенную командиром. «Пусть Ольга, черт побери, прочувствует, что такое первая полковая дама… — подумал он. — Жаль, что не оценила его порыв. Может, подумала, что это оригинальничанье. Но разве такими вещами шутят?»
Еще утром Лаврентьеву и в голову бы не пришло то, что он сделал вечером. Спонтанное признание — это вспышка искренности человека. Правда, потом может прийти сожаление; человек — противоречивая скотина: особенно это свойственно мужчинам. «В такой ситуации я, наверное, похож на фюрера, который учудил жениться перед тем, как отправиться на тот свет» — пришла аналогия.
* * *
…На следующий день после дежурства Ольга закрылась в своей комнатушке в штабе. Отдых она ненавидела еще больше, чем дежурство: все теряло свой смысл, казалось временным, непостоянным, никому не нужным. Все жили в мире ожиданий, как на вокзале, где у каждого свой поезд — судьба, которая вывезет каждого в свою сторону и в назначенный час. Офицеры ждали замены, чтобы уехать и никогда больше не возвращаться «в эту дыру». Мятущийся Лаврентьев, кажется, постепенно сходит с ума, но сходит вполне рационально. Он мечтает заменить всех ветеранов и сохранить какое-то подобие полка. «Сидим на пороховой бочке, улыбаемся, на что-то надеемся… Женька просто спивается. Алкоголик! Здесь все алкоголики. И почему-то именно они объясняются мне в любви. Другие не объясняются. Если им что-то и надо, то гораздо более приземленное, например одна ночь с экстазом. Как все мерзко!.. Правда, никто не осмеливается. Боятся… Я командирская шлюха, которая ни разу с ним не спала. И поэтому все равно шлюха».