— Что случилось? — сухо произнесла Елизавета, — Зачем собраны генералы и офицеры?
— Я приказал представителям полков и дивизий прибыть на мой командный пункт для объявления условий прекращения огня и перемирия, — застегнув последнюю пуговицу на френче, с деланным спокойствием ответил Леопольд.
На скупо освещенном лице матери он увидел неподвижно уставленные на него глаза, постепенно наполнявшиеся гневным блеском.
— Зачем? — услыхал он ее вопрос, прозвучавший в окружающем безмолвии кабинета тревожно и требовательно. — Зачем?
Под ее гневным взглядом Леопольд почувствовал себя неуютно.
— Для объявления… условий прекращения огня, — несколько замявшись, ответил он.
Выработанные десятилетиями и неукоснительно соблюдавшиеся правила обращения в королевской семье, основанные на вежливой учтивости, не позволяли Елизавете высказать Леопольду все, что она сейчас ощутила, что хотела выразить категорически и прямо, отбросив все условности. С трудом сдерживая нараставшее чувство протеста, она подошла к столу, опустилась в кресло, спросила глухо, недовольно:
— Вы снеслись с немецким командованием, не посоветовавшись со мною и членами правительства?
— Обстоятельства не оставили мне времени для этого, — Леопольд повернулся к ней, намереваясь своим сообщением, которое до сих пор ей было неведомо, унять ее гнев, сбить с обвинительного тона, который ставил его в положение провинившегося школьника, — Да будет Вам известно, что генерал Горт приступил к эвакуации своих войск с дюнкерского плацдарма в Англию.
Елизавета посмотрела на него недоверчиво. Ощущение опасности холодом стиснуло ее сердце, вмиг пригасив недовольство к Леопольду.
— Не может быть — растерянно молвила она, осознавая сложность положения бельгийских и французских войск. — В это трудно поверить.
— Да, да. Англичане уходят, — распалялся Леопольд, вымеривая шагами кабинет, — Верится вам, или не верится, но генерал Горт умывает руки и ему нет никакого дела к союзным обязанностям, долгу, чести, освобождению Бельгии. Он предпочитает бежать на туманный Альбион, чтобы спасти свою армию, — Голос его набирал силу, наполнялся праведным гневом, — Нас предали! Да, да, предали самым коварным образом, — выкрикнул он и остановился перед Елизаветой, — В результате этого предательства обстановка на фронте настолько осложнилась, что я…
Увлекшись обвинением англичан, он не заметил, как Елизавета оправилась от неожиданного сообщения, как лицо ее, только что растерянное и мертвенно бледное, ожесточилось.
— Сочли целесообразным капитулировать? — прозвучал в кабинете ее голос отрезвляюще холодно. — Оправдание трусости ищите?