До слуха Леопольда дошел жесткий удар кулака Елизаветы по кожаному подлокотнику кресла. И этот неожиданный удар, угрожающе прозвучавший в накаленной тишине кабинета, и вопрос о капитуляции, и обвинение в трусости в один момент сбили его с толку и он умолк. Мгновение спустя, ответил без прежнего апломба.
— Я потребовал от немцев перемирия, а не капитуляции.
— Потребовали? — язвительно поинтересовалась Елизавета. — Это Гитлер потребует от вас капитуляции. Полной и безоговорочной!
— Если не удастся достичь перемирия, если судьбе будет угодно, то я готов к капитуляции, — услыхала она пугающий своей спокойной рассудительностью и покорностью судьбе ответ Леопольда.
— Боже мой, какое испытание ты уготовил мне, старой женщине? — простонала Елизавета. Подняв болезненный, тоской налитый взгляд в потолок, она долго сидела молча. — Капитуляция, оккупация, — медленно шевелились ее старческие губы. Она шептала эти слова, пришедшие в Бельгию с фашизмом, будто училась произносить и привыкать к их звучанию, оскорбляющему слух и сознание. Не поворачивая головы к Леопольду, спросила: — Надеюсь, в условиях капитуляции или перемирия вы оговорили право королевской семьи выехать за пределы Бельгии? Эмигрировать?
Леопольд не ответил и, почувствовав в этом молчании что-то тревожное, она повернула в его сторону голову.
— Я не намерен оставлять свой народ в несчастье и разделю с ним все тяготы, которые выпадут на его долю, — последовал мягкий, но четкий, давно выношенный ответ Леопольда.
Елизавета всем корпусом резко подалась к нему и в одно мгновение на память пришли его слова из обращения к армии: «Солдаты и офицеры, что бы ни случилось, моя судьба — это ваша судьба». Тогда она не придала им значения, полагая, что сказаны они для поддержания морального духа армии и только сейчас убедилась в их подлинном и страшном смысле.
— Вы хотите… — задохнулась она. — Вы хотите, чтобы королевская семья осталась в оккупации?
— Я надеюсь договориться с Гитлером о независимости Бельгии, — ответил убежденно Леопольд.
— Договориться о независимости? С Гитлером? Да в своем ли вы уме? — нарушив этикет в обращении, дала волю гневу Елизавета, но Леопольд не обратил внимание на ее тон, откровенно оскорбительные слова.
— Если возникнет необходимость, то я подпишу акт о капитуляции не как король и глава государства, а как командующий бельгийской армией. Капитулирует армия и ее командующий, а не Бельгия и ее король! — подчеркнул он свою мысль повышением голоса.
За окном громыхнуло раскатисто, громко и Елизавета вдруг почувствовала удушье кабинета. Спертый, пахнущий угаром от свечи, воздух раздирал легкие, судорожно сдавливал горло. Казалось, что сознание вот-вот оставит ее и она рухнет на пол в чужом замке на затоптанный, давно нечищенный ковер, где валяются разноцветные карандаши, которыми офицеры вычерчивали на карте агонию и конец Бельгии. Собрав силы, она поднялась с кресла, подошла к окну, отдернула плотные маскировочные занавеси, потому что уже нечего было маскировать, распахнула створки окна и прислонилась к подоконнику. Порыв ветра занес в кабинет запах сырых листьев, молодых трав, аромат поблизости высаженных цветов да тревожный шум деревьев и дождя. Она жадно вдыхала этот пьянящий воздух весны и стояла в раздумье о судьбе ее народа, своей судьбе. Справившись с собой, обратилась к Леопольду, как могла внушительней, будто вела речь с больным человеком.