Кроме счета в банке и автомобиля, некий финансовый резерв представляли собой золотые украшения, которые Юра дарил Анне: серьги и кольцо с изумрудами, окруженными бриллиантовой крошкой. Расставаться с ними было очень жаль. Но больше выносить из квартиры нечего: шторы с окон и те сняли. С другой стороны, отдавать драгоценности Луизе Ивановне для продажи с рук тоже нельзя: ее могли ограбить. Покупательницу нашла Ольга. Но цену, по меньшей мере в два раза заниженную — пятьсот долларов, — повысить ей никак не удавалось.
— Сволочь жирная, — жаловалась Ольга, — завотделением наша. С больных деньги гребет лопатой. У нее этих бриллиантов — как у меня перловки в рассольнике. Но не уступает. Говорит, по нынешним временам это крупная сумма. Гадина! Ань, соглашаться или нет?
— Соглашаться. У меня безвыходное положение. Через три дня забираю Юру из больницы, даже перевезти его не на что. Не говоря уже обо всем остальном.
— Отдала бы ты Юрку в санаторий для инвалидов. А поправится или как там, заберешь. Ну куда ты без работы, без профессии, с двумя малыми детьми на руках?
— Ты с ума сошла! Какой санаторий? Чтобы его там загубили? У него реабилитация только началась.
— Не дури, слезы это, а не реабилитация. “Мама, дай” говорит, конечностями едва шевелит, даже посадить его не могут.
— Ольга, прекрати, ты в черепно-мозговых травмах ничего не смыслишь. Когда ты деньги можешь привезти?
Вера стояла у раскрытого шкафа и выбирала вечернее платье для похода в ресторан с Игорем Самойловым. Она не любила наряжаться в парадные одежды, чувствовала себя в них липкой лентой для ловли мух. Мух заменяли оценивающие взгляды мужчин и женщин.
Игорь заметно облегчил ее жизнь в последние две недели. Каждое утро подбирал ее у станции метро “Медведково” и вез в Крылатское. Дорога занимала около сорока минут, в течение которых Игорь развлекал Веру веселыми историями. Он относился к тому типу людей, которые не подвержены рефлексии “удобно-неудобно”: Игорю было удобно открыть любую дверь, вступить в разговор с незнакомым человеком, выпить и с пьянчужкой в грязном пивбаре, и с министром на приеме.
Внешность у Игоря была деревенско-крестьянской: коренастый, широколицый, курносый — в любой стране мира соотечественники сразу узнавали в нем своего — наш, русский. Актеры с подобным типом лица в народе любимы и популярны. Реши Игорь сменить профессию, наверняка добился бы успеха. В студенческом театре МАИ он блестяще играл глуповатых студентов и туповатых профессоров. Но сам был далеко не глуп и не туп: обладал быстрым умом, хорошей реакцией, легко разбирался в людях и умел их использовать. Он занимался вертолетами: то ли строил, то ли ремонтировал, то ли торговал — Вера точно не поняла. Она полагала, что их с Игорем роднит особое братство милосердия, которое возникает между чужими людьми, оказавшимися у постели тяжелобольного человека.