Он никогда не мечтал об этом. Никогда не пытался отыскать своих родителей. Если они нашли в себе силы бросить его в лютый холод на рельсы – он знать их не желает! Да и на судьбу ему грех жаловаться. Хороший детский дом, армия, потом ему помогли с институтом, с квартирой. Что у него сложилось-то не так? Ложки, которыми он ел, не были золотыми? Да, но, простите, такими ложками кушают единицы, а прочие миллионы лишь со стороны взирают. И это надо принять как должное.
В чем же тогда Маша его пыталась обвинить? В том, что он не спешит, не торопится урвать себе место под солнцем, как другие? Что довольствуется дарованными ему судьбой скромными благами и не пытается завоевать весь мир?
Ну, другой он, другой! Старательный, исполнительный, вежливый и… неторопливый.
Вениамин, чрезвычайно гордясь собой, с удовольствием открыл новенькую сверкающую дверцу шкафа, сработанную по его личному проекту его собственными руками. Достал оттуда сахарницу, на всякий случай коробку с дорогим печеньем, хорошие конфеты. Сам он все это не любил и чай пил всегда с пирожками и беляшами, по прежней привычке. А это все держал для гостей. Точнее, для Маши держал – а вдруг она зайдет?
Вот и зашла…
Он вкатил удобный столик на мягких резиновых колесиках с угощением в комнату, отметил, как вытянулось лицо у его Машеньки при виде всего этого. И столику она удивилась, и дорогой посуде, и печенье с конфетами – непривычны, и кофе пах неподражаемо.
– Угощайся, Машуня. – Вениамин подкатил столик к самым ее коленкам. – Сахар, пожалуйста, если вдруг тебе захочется.
Маша уселась в кресло у самого балкона, она и прежде там всегда садилась. Но прежде тут стояли жесткие разномастные стулья, теперь же – пухлое мягкое кресло, нежное, велюровое. И странное дело, на жестких стульях ей бывало удобнее сидеть, привычнее как-то… роднее.
Все тут стало чужим. Все! И даже Веник, как бы он ни пытался разыгрывать гостеприимство, был чрезвычайно, непривычно как-то насторожен.
– Почему ты не пришел хоронить Маринку? – поджав губы, спросила Маша, взяла чашку с кофе, отпила глоточек. Похвалила: – Кофе замечательный… Так почему, Веник? Маринка всегда тебя любила. И меня до конца дней своих не могла простить, что я бросила тебя. Почему ты так с ней?!
Этот строгий допрос вдруг пронял его до самых печенок. Он аж зажмурился, боясь снова открыть глаза. А вдруг он их откроет, и все станет как прежде? Старые жесткие стулья, продавленный диван в углу, колченогий стол, Машка в ситцевом халате, с щербатой кружкой чая в руке – на диване, злится на него, отчитывает привычно…