— Если б папу не расстреляли, — продолжала Ксана, — мне было бы гораздо легче во всем этом разобраться… А так?.. А ведь я много думаю, поручик! Папа, братья — вы понимаете?.. Я не могу не думать!.. Одни — это красные, но они проходят мимо нас, стороной. А если и останавливаются, то только для того, чтобы вырвать кого-нибудь из наших близких. Как же могу я подойти к ним и узнать, куда они идут? Другие — это вы… Но вас тысячи, и все вы разные… Потому мне кажется: вы никуда не идете. Только топчетесь… За что же ухватиться, поручик? С одной стороны — (кто себе враг?) — ведь папу расстреляли!.. С другой… — я видела виселицы… Их было двенадцать штук… Кто себе враг! — подумала я тогда про красных. Но они меня не подпустили. На дороге к ним лежит труп моего папы… И вы не подпускаете… Тоже… Между вами и мной — виселицы… Итак, нужно отступать… Но куда отступать, поручик?
Ксана замолчала.
— Вы слышите? Вам не смешно?
— Говорите! — кутаясь в шинель, сказал я тихо. — Где там смеяться!..
Мне было холодно. В пояснице ломило. На минуту мне показалось, что слова Ксаны медленно опускаются в темноту.
— И вот, вместо задач Шапошникова и Вальцева, — наконец снова дошли до меня ее слова, — приходится решать другие… и тоже со многими неизвестными. И, в конце концов, разбив голову и ничего не решив…
Тяжелый звон, качаясь, опять проплыл между мной и Ксаной.
— Ксана! — сказал я, очнувшись.
Колеса переставали гудеть и вновь стучали, торопливо и сбиваясь.
И вдруг мне захотелось увидеть лицо Ксаны. Вот сейчас же, немедленно!
— Ксана!
Я вынул папиросы. Достал спички.
— Ксана!..
Спичка вспыхнула. Озарила ее круглое, под черной шапкой и волосами чуть приплюснутое лицо. Я встретил ее глаза, задержал их в своих, но желтый мигающий свет вновь сорвался с ресниц, и лицо ее расплылось в темноте. Ксана молчала.
Я затянулся, глубоко, старательно, но дым папиросы показался мне холодным и горьким. «Неужели я заболел?» — подумал я, вновь прислонясь к холодной стене теплушки.
…Медленно жевали волы. Где-то под ними храпел капитан-первопоходник.
— Вы нездоровы, поручик?
— Ерунда, Ксения!.. Знобит…
Рука Ксаны отыскала мою голову и в темноте ласково ее гладила…
— Знамо дело от кого едут, а куда вот — и неизвестно!..
— Как жизнь-то искроили, — а!
Второй солдат выплеснул из котелка белый застывший борщ.
— То есть, до самого, как говорят, до основания!
На Изюмском вокзале стояли 5 беженских поездов и эшелонов 3-го Корниловского полка.
Грязные, поросшие бородой корниловцы сидели возле теплушек и, разложив на снегу снятые гимнастерки и френчи, давили вшей.