— Закрой-ка дверь! — кивнул он головой Нартову.
— Встать! — закричал я. — Встать, твою мать в клочья!
И, схватив Свечникова за плечо, я швырнул его к двери. Рыжая кубанка покатилась в угол. Звякнула, ударив штыком о печурку, упавшая на пол винтовка. И вдруг — «…чать!» — хриплым воем метнулось к нам из соседней теплушки. «Мол» — и опять: — «чать!..» «Молчать!» — Выстрел.
…Под вагоном клубился снег.
Мерзлый пар бил в лицо.
Я уже карабкался в теплушку ротного.
Вдрызг пьяный ротный сидел на полу. Его гимнастерка была расстегнута. Он размахивал наганом.
— За-ст-р-е-лю! Н-н-ни… ни шагу!
Над смятою буркой в углу теплушки стоял с шашкою в руке штабс-капитан Карнаоппулло. С его рассеченного лба капала кровь. Подпоручик Морозов стоял под другой стеною. В руке он держал пустую банку из-под консервов. Глаза его, обыкновенно голубые, серым, стальным огнем метались под свисающими бровями.
— Об-жаловать? — кричал ротный. — Мол-чать!.. Да я тебя, твою мать, проучу, твою мать!.. В моей?.. в моей роте?.. жалобы?.. Р-р-р-разойтись, барбосы! И чтоб… к матери бурку! В барахло врастаешь, боевых цукать, грек синерылый?!
И, вдруг поднявшись, ротный всем телом качнулся вперед. Бурка из-под ног штабс-капитана полетела в открытую дверь.
— Благодарю вас, поручик!
Подпоручик Морозов бросил банку, вытянулся и отдал ротному честь.
* * *
— …И на ком?.. На ком злобу сорвал?
Я провожал подпоручика Морозова в теплушку его взвода.
— На ком?.. подумайте?!
Подпоручик Морозов молчал. Устало водил глазами.
— Да ты рассуди только…
И вдруг я замолчал, вспомнив о Свечникове…
Вдоль теплушек бежал ветер. Мерзлый холодный пар ложился на крыши. По дороге в степи шли черные обозы. В небе плыли звезды. А меня вновь качало со стороны в сторону.
— По вагона-а-ам!..
Все так же спокойно плыли звезды. Я видел их сквозь щель неплотно задвинутых дверей, за которыми, сползая во мглу, гудели под ветром все те же степи.
Мне было и душно и холодно. «Опять заболел! Второй приступ… Тиф или малярия?»
— …А поручик его банкой тогда… По мордальону… Тут капитан…смутно ловил я голос Нартова.
— …И говорит мне, значит, вольнопер этот, — рассказывал в другом углу рядовой Зотов. — И говорит, значит… Садовник тогда бывает изменником, когда он продает настурции…
— Чего продает-то?
— Нас это, русских, Турции, значит…
— А ежели Германии?
— Дурак… Ведь про цветы это сказано!
— Про цве-ты-ы? Мудрёно чтой-то! А как, Зотов, насчет большевиков, нет ли случайно?..
— Насчет большевиков как будто и нету…..Быстро, быстро плыли в темноте звезды. Меня уже не знобило. Скоро и колеса перестали гудеть…