И, харкнув, плюнул в лицо Ивану Петровичу.
…К вокзалу подъезжали все новые и новые сани. Все новые чемоданы выстраивались на площади.
— …вашу мать! Перевозчики костей нестреляных!.. — еще раз обернувшись, крикнул на всю площадь офицер в лохмотьях.
— …Поручик, я не могу больше!
— Но, поручик, ведь нельзя же… Идем!.. Еще два шага… Мы медленно шли по пустым улицам, тщетно ища лазарета.
— Будь он проклят… весь этот хутор… с пристройками! — уже устало, точно нехотя, ругался поручик в лохмотьях, тоже, как и я, едва передвигая ногами.
Пройдя еще два квартала, я остановился.
— Идите один… Я лягу…
Поручик в лохмотьях что-то ответил — глухо и невнятно. Потом замолчал…
— Эй!.. — вдруг закричал он надо мною. — Эй, подвези! В лазарет нам…
По улице на широких санях, крытых буркой, проезжал молодой кубанец с серебряным кинжалом за поясом. Обгоняя нас, он обернулся. Свистнул.
— Наших вот Макаренко верните, апосля, единники, говорить будем!
И, причмокнув губами, он стегнул лошадь и скрылся за углом соседнего проулочка.
Братья Макаренко были вожаки левого крыла Кубанской Рады, высланные генералом Деникиным в Константинополь.
— Вставайте!.. Да встаньте же!.. Поручик в лохмотьях тянул меня за рукав.
— Говорю, встаньте!.. Поедем сейчас!.. Около панели стояли низкие, извозчичьи сани. Прищурив слезящиеся от солнца глаза, старик извозчик кивал головой.
— Привстань, сынок! Довезу уж!..
Поручик в лохмотьях взял меня за пояс. Приподнял. Какая-то девочка подбежала к нам и остановилась. Потом подскочил мальчишка.
— Цыц вы!.. — крикнул извозчик. — Спиктакль вам, что ли?..
— Помирает, дяденька?.. Дяденька, помирает?.. — услышал я звонкий голос девочки.
— Цыц, байстрюкы!
…Отвернувшись в другую сторону, мимо нас прошел какой-то полковник…
Женщина-врач, дежурная сестра и санитары забегали по коридорам.
— Некуда их?.. Сестра Вера, в пятой донец, этот, — как его… — не помер?..
— Сестра Вера!
— Дезинфектор!..
Нас раздевали в клетушке около дезинфекционной.
— Осторожней! Осторожней!.. — просил, подняв к голове руки, поручик в лохмотьях, когда санитар взялся за его папаху.
— О-сто-ро-жней!
За папахой поручика, подымая волосы вверх, тянулась какая-то грязная, кровавая тряпка.
— Черт возьми! — сказал санитар. — И ходите?..
Потом нас понесли. Поручика в палату для раненых. Меня — к тифозным.
В этом лазарете, номера его я не помню, я перенес два последних приступа возвратного тифа, там же заразился сыпняком и переборол его.