. Более чистые воззрения предлагало пифагорейское учение. Из этого источника, вероятно, исходит представление, что душа благочестивого и праведного человека после смерти переселяется на небо и только тело остается на земле. В дошедшей до нас литературе это представление впервые встречается у сицилийца Эпихарма, на миросозерцании которого вообще очень сильно отразилось влияние пифагорейского учения. Около начала Пелопоннесской войны это верование распространилось и в Афинах. В надписи, начертанной по распоряжению правительства на гробнице граждан, павших при Потидее, сказано, что души этих героев перешли в Эфир; это, кажется, единственный общественный памятник той эпохи, содержащий указание на загробную жизнь. Еврипид также неоднократно выражал эту мысль. Иногда же его охватывали орфические представления:
Кто скажет нам, не смерть ли жизнь земная,
И смерти час — не жизни ли начало?
И на краю могилы, в одной из последних написанных им драм — в „Вакханках", — престарелый поэт всецело отрекается от того мировоззрения, которого до тех пор он был самым деятельным поборником. Вся пьеса представляет собою апофеоз того оргиастического служения Дионису, которое лежало в основе орфической религии и фракийско-фригийских мистерий. Она учит, что человеческая мудрость — ничто в сравнении с освященными временем преданиями. Жизнь коротка; безумно мудрствовать о вещах, которых ум смертного не в силах постигнуть. Надо усвоить простодушные верования народа. Да и трудно ли признать власть божества, которая открывается нам в явлениях природы и почитать которую предписано древним обычаем? Таким образом, поэт отказывается здесь от всего, чему в течение его долгой жизни были посвящены его лучшие стремления. Не одна только старость ослабила его ум; в его словах отражается и дух времени. Знание, как оно преподавалось в школах софистов, уже не удовлетворяло потребностей общества; мир жаждал веры.
Это явление было в значительной степени обусловлено характером самой науки и ее представителей. Мышление смело подступило к высшим задачам бытия, но еще недоставало той эмпирической основы, которая дала бы возможность если не решить эти вопросы, то по крайней мере приблизиться к их решению. Все, что предлагала философия, было в сущности не что иное, как гипотезы, выведенные путем дедукции из общих положений. Поэтому критика без труда уничтожала эти системы одну за другою, пока наука не пришла к тому заключению, что истинное познание природы вообще невозможно (выше, т. I, с.482—483). Эту мысль выразил уже древний Ксенофан: