— Долго еще? — вежливо поинтересовался хозяин. Его палец лежал на спусковом крючке.
Стуча зубами от холода и страха, Кирилл расстегнул «аляску» и кинул на снег.
— Шапку тоже, — указал на его кроличью ушанку монстр. — Хорошая шапка. И валенки сними. Сделаешь — отдам.
Стуча зубами и выдирая ноги в одних носках из глубокого снега, раздетый бандит поволок по двору тяжелый труп. Вслед ему светил фонарь, отмечая путь.
Оттащив тело метров на пять от забора, он остановился.
— Мало! — крикнули со двора. — Дальше тащи.
Еще через двадцать метров, на другой стороне дороги, у самой опушки он позволил себе перевести дух.
— Отволок? — спросил голос.
— Да! — заорал бывший дилер, преодолевая боль в деревенеющих ногах. Холод еще не начал терзать его в полную силу, а пока только кусал.
— Ну и ступай с богом.
— Ты че? А одежда?! — заблажил разбойник.
— У кореша одолжи.
Тот колебался недолго. Сразу начал онемевшими руками снимать с покойника парку. И обувь, и одежда были ему велики на несколько размеров, а шапка сразу налезла на глаза. Одежда провоняла потом мертвеца, но это было полбеды. Хуже, что кровь успела превратиться в липкую коросту, а сквозь дыры тянуло холодом.
Не сумев застегнуть раздробленную «молнию», Кирилл Фролов по кличке Опарыш, чухан по положению в иерархии зоны, припустил в сторону станции, проваливаясь по колено при каждом шаге. Все меньше и меньше делался огонек возле дома, где обитал страшный человек. Нестерпимо мерзли ноги, а область паха и вовсе онемела, потому что бывший торговец белым порошком совсем не геройски намочил штаны.
Температура воздуха у поверхности составляла минус сорок семь градусов.
***
День восемьдесят второй
Данилов постоял пару минут на крыльце, вдыхая морозный воздух. Потом вернулся в дом, закрыв за собой сломанную дверь на гвоздь. Надо поставить новый засов.
Этот не вернется, он знал.
В сенях он остановился и прислонился к стене. Тело его обмякло, плечи опустились. Злобный оскал сошел с лица как маска, осталась кривая болезненная улыбка. Не изменился только взгляд.
Его совесть была чиста, хоть он и записал еще одного на свой счет.
В нем до сих пор уживались два человека — прежний и новый. Старый никак не хотел уходить в небытие, заполняя своим занудством и рефлексией те часы, когда жизни Александра не угрожала опасность. Новый старого презирал, считая сентиментальным хлюпиком. Старый нового ненавидел, называя отмороженным ублюдком. Но когда их общему вместилищу угрожала опасность, в дело вступал именно новый.
Но за свои услуги он требовал высокую цену. В минуты, когда он был у руля, Александр себя не узнавал. Это был другой человек, совершавший и говоривший то, что прежний не мог и вообразить. Данилов иногда побаивался, что тот другой когда-нибудь полностью завладеет им, а иногда страстно хотел этого.