— Не пойду я так близко от них, — сказал он. Прыгун был робкой душой и кое в чем походил на девушку: он не стыдился показать, что боится. Втайне мы были благодарны ему, ибо тот же страх прятался в нас всех. Некоторую меру страха комедиант испытывает всегда, потому что он у всех на виду и не может нигде укрыться, не покинув представление, однако теперь этот страх стал сильнее: мы знали, что близки к вмешательству в людские жизни. И потому мы порешили отгородить сукнами закуток в углу двора близ того места, где будем представлять.
Когда звон колоколов возвестил о полудне, мы все еще занимались отгораживанием. Полосы сукон подвязали к шестам, а шесты привязали к столбам, завесив угол там, где сходились две стены. Пока Стивен, Тобиас и я занимались этой работой, остальные развлекали зрителей — во дворе уже собралось больше людей, чем было на нашем прошлом представлении, и подходили все новые и новые. Соломинка и Прыгун крутили колеса навстречу друг другу, а Мартин встал на руки, положил по цветному мячу на обе подошвы, красный и белый — те, которые он бросал мне, испытывая меня, — а потом прошелся на руках по обледенелым булыжникам, держа ноги так прямо, что мячи не скатились. Такого я никогда в жизни не видел.
Тут мы кончили занавешивать угол, и все, кроме Мартина с Тобиасом, собравшиеся в отгороженном месте, занялись переодеванием. Мартин с Тобиасом еще некоторое время продолжали развлекать зрителей — один подбрасывал мячи, а второй перекувыркивался в воздухе и ловил их. Затем Тобиас присоединился к нам.
— Двор набит битком, — шепнул он.
Мы стояли в тесноте нашего закутка и слушали сначала его тяжелое дыхание после кувырканий, а потом голос Мартина, начавшего произносить Пролог:
Почтенные, нас благосклонно примите,
Прием снисходительный вы окажите
Нашей Игре…
Мы придумали взять эти слова из Интермедии под названием Путь Жизни, внеся в них некоторые изменения в согласии с духом нашей Игры. Однако, произнеся их, Мартин не ушел сразу к нам, но остался перед зрителями, что было для нас неожиданностью и, думаю, для него тоже. На несколько мгновений наступила тишина, со стороны зрителей не донеслось ни звука. И тут он снова заговорил, но уже своим голосом:
— Подарите нам свое внимание, почтенные. Игра эта о вашем городе. Она ваша, а такого еще не бывало, чтобы представить случившееся в городе, где оно случилось. И Игра эта воздает честь вашему городу, ибо показывает, как быстро здесь правосудие карает творящих зло.
Внутри нашего шатра из сукон мы безмолвно переглядывались. Тобиас хмурился, готовясь надеть маску Благочестия. Я увидел, что нижняя губа Соломинки подрагивает. В других я не вглядывался, но, думаю, всех нас охватил страх. Я подошел к занавесу и чуть-чуть раздвинул сукна. В этот миг над стеной со стороны моря показался край солнца, во двор пролилось слабое сияние, и мокрые булыжники заблестели. Странный свет лег там на все, снежный свет, хотя двор был чисто выметен; свет этот был мягким и в то же время безжалостным — в нем отсутствовали тени. Будто мили и мили снега снаружи сбросили сюда весь свой свет для нашего представления. И он лежал на лицах зрителей, стоявших бок о бок, нарядившихся для базарного дня — обветренных лицах кабальных, более бледных лицах слуг и служанок, а между ними кое-где более хитрые или благообразные лица людей позажиточнее. Все эти лица были повернуты к Мартину, и его голос заполнял двор.