притащили одного такого «лазутчика» в горотдел. Его шеврон и фуражка с непомерно широкой, для форса, тульей показались им похожими на сходные регалии молдавской полиции. А вчера на ручье, что протекает между центром и Кривой Балкой, два приезжих казачка спьяну, потехи ради бросили гранату в игравшую у воды девочку. И не далее как сегодня утром Серж и Жорж на троллейбусной остановке пересчитали ребра еще одному шевронно-лампасному фраеру, который грубо приставал к женщине, после чего еле удрали от патруля комендатуры. И еще не все «таковские» сюда доезжают. Одну партию разодетых, как на парад, донских казаков украинская милиция выкурила из поезда слезоточивым газом где-то под Одессой. Зачем, спрашивается, ехали при параде? Вот и гадай, то ли им форс был дороже дела, то ли Бог умом конкретно обидел.
Как не похожи эти визитеры хлынувшей к концу лета новой волны на казаков апреля и мая… С мартовскими боями как сдуло из Приднестровья случайных. Окольными дорогами бежали они, прихватив с собой драгоценные автоматы. Но те, кто остался, внушали к себе больше уважения, чем любопытства. Серые, усталые ватаги подъезжали со стороны дубоссарской дороги к штабу черноморского казачества, грузили на свои машины боеприпасы. Скупо ругались, что в Дубоссарах война, женщины в окопах, а тут рожи плывут от безделья да от водки в кабаках, и вновь уезжали.
Одними из первых поднялись казаки на помощь осажденным Бендерам, стойко дрались в окружении за узел связи и горисполком. Не щадя живота своего, под шквальным огнем шли казачьи сотни вслед за танками через Днестр. Не дожидаясь приказов, пробирались вместе с гвардейцами Костенко в Бендерскую крепость, стыдили и привлекали на свою сторону военнослужащих-россиян…
Всяко бывало, тех казаков тоже иногда доставляли в горотдел, но вели они себя спокойно и милиция еще не была настроена против них. Тогда мне тоже пришлось принимать объяснение от одного черноморца. Прочитав набросанные моей рукой строки, он удивленно, но без развязности хмыкнул: «Правду написал. Первый раз вижу, чтобы милиция правду писала…» Инцидент был исчерпан. А теперь — тульи, лампасы, шевроны, аксельбанты, погоны… Иногда даже противные русскому человеку черепа с эсэсовскими молниями.
Вновь прибывшие почти всегда рассказывают, что они в Приднестровье давно и уже были под Кошницей, в Кочиерах, Бендерах и Дубоссарах. Ради чувства причастности к великому делу плетут небылицы. Пошли уж сказки о том, что в танках-де тоже были казачьи экипажи. Но были там простые ребята запаса. Зачем выдумывать это? Будто мал и не гож подвиг тех, кто с обычным автоматом, а то и с одной-единственной «лимонкой» лежал на Бендерском кругу, и мечтал доползти до врага. Будто смерть под огнем снайперов с окрестных высоток эти безвестные казаки приняли не красивую, не ту. Не такой смерти ждали от них, а чтоб вовсю сверкнуло, скрежетнуло и бахнуло, ради всех окрестных зевак; чтобы долго шли пересуды и многие могли ощутить причастность, с замиранием сердца говоря: «Я там был, я видел! Я сражался!». И под конец даже самому поверить в это, назойливо требуя для себя чести, пятная всем без разбору глаза своей мишурой. Но показывают не раны — шевроны. Не горькую складку у рта, а медальку и крест.