уже икру мечет!!!» И потом еще несколько накатов и наворотов.
Это на другом конце провода бесновался командир первой роты капитан Горбатов, который после стабилизации городского фронта прочно осел во второй своей должности заместителя командира батальона. Офицер он хороший, но матерщинник оказался страшный. Словеса изрыгает такие, что своей смертью вряд ли умрет. Ей-богу, его когда-нибудь пришьет не румын, а какой-нибудь безусый лейтенант, слишком много узнавший про свою непорочную маму. Батя об этой опасности догадывается, а потому накачки, нагоняи и разгоняи своим подчиненным они дают по очереди.
Потом все слушали, как ругается выслушавший все это и оскорбленный в лучших чувствах постовой. Затем за телефон нехотя брался Али-Паша. «Чего? Да зае…ли совсем, товарищ майор! Проблемы? Нет у меня с дисциплиной проблем! Депутаты? Да пошли они на х… Как я могу людей удержать, когда за день по два десятка мин и по два цинка пуль от румын получаем?! Да, понял… Есть! Слушаюсь не открывать огонь… Есть!!!» И вскоре вся перепалка начиналась снова.
Чему я рад — меня обычно к трубке не вызывают. Штабат справедлив. Знают, не я здесь заказываю и исполняю музыку.
В сущности, минометчики и штабат были правы. Из батальонных восьмидесяток стрелять по пятиэтажкам — все равно что слону по заднице солью. Из Калашникова — эффект тот же. Но так хорошо со стороны рассуждать, а не когда пули в окна залетают. Один раз дежурили наверху, в картишки резались и тут шальная пуля пробивает у Сержа в руке валета треф. Из-за этого «меченого» валета он вдрызг проиграл следующий кон и прямо озверел. Вместо завершения общей культурной программы до самых сумерек просидел на крыше со снайперской винтовкой. Так ничего и не высидел. Далеко.
Ему на фарт, вскоре стало известно, что в дальних пятиэтажках засели волонтеры-мародеры, не вызывающие к себе со стороны ОПОНа[9] никаких чувств, кроме омерзения. Узнав это и обоснованно рассчитывая на нейтралитет полицаев, Серж и Жорж со товарищи временно сменили позицию пулемета Владимирова и в один прекрасный вечер причесали этот мулятник под мелкий гребешок. А опоновские пулеметчики, которые запросто могли им помешать, даже не хрюкнули. Через некоторое время, к нашей неописуемой радости, одна из пятиэтажек разгорелась. Денек был ветреный, пламя относило на соседний дом и вскоре они занялись все. Пожар продолжался всю ночь. С благоговейного наблюдения за этим эпическим событием и началась фронтовая жизнь Дунаева.
Что там Дунаев, сам батяня почтил вниманием и, спускаясь с крыши, довольно бурчал: «Ну вот, ишаки, наконец-то майора порадовали, раскурили гадюшник, а то все тыр-пыр, тыр-пыр!» Что касается горисполкомовцев — очень у них нежный слух. И знают, — тяжелым оружием мы не обеспечены. Благодаря тому — чем громче музыка, тем легче спихнуть ответственность за нее на противника. Доложили: не наш стрелял пулемет и точка. Обошлось…