На ложный путь заводит безрассудно;
А там пристрастья связывает ум.
И хуже, чем напрасно, ладит судно
И не таким, как был, свершит возврат
Тот рыбарь правды, чье уменье скудно.
Данте. «Божественная комедия»
1
— Был поздний вечер, — рассказывает старик Фантину, пока они идут через порт, — и я возвращался домой с уловом. Улов был, в общем, так себе, и настроение у меня, как ты понимаешь, тоже было паршивое. Подгребаю я, значит, к порту, мысленно распекаю на все корки горькую судьбину, нерадивую рыбу, которая ленится заплывать в сети честных ловцов… тут еще, гляди-ка, в порту не протолкнуться, понаплыло проходимцев и жулья, поди полавируй между ними! Пока до пристани догребешь, сойдет с тебя сто потов, как пить дать! Кстати, и хлебнуть тогда мне не помешало бы, в горле пересохло, а винцо разбавленное, которое обычно с собой в лодку беру, я уж к тому времени выпил.
С таким вот настроением (и мыслями о том, что надо б наведаться в таверну и промочить глотку) гребу я себе, никого не трогаю, слежу, чтобы самому никого не задеть: конечно, даже в темноте налететь на корабль — это надобно хорошо поддатым быть, но веслом о якорную цепь со всего размаху навернуть можно — и плыви потом без весла, знаем, случалось. В общем, гребу помаленьку, по сторонам гляжу да прислушиваюсь: на палубах в такую пору обычно никого, кроме вахтенных, но те зато любят языками почесать; бывало, что-нибудь любопытное и узнаешь…
(Фантин эту его болтовню слушает небрежно, таращась на туши кораблей. Хоть детство его прошло здесь, в порту, вот уже несколько лет как Лезвие Монеты перебрался повыше — и поближе к объекту своего промысла, к виллам богатых горожан. Сейчас это место вызывает в нем смешанные чувства: легкий болезненный укол детских воспоминаний, жгучее отвращение, даже страх перед громадной империей пенькового каната, зарифленных парусов, пьяных отчаянных драк и авантюр, сулящих баснословное богатство или бесславную гибель в пучине; добавьте ко всему этому естественную мечту любого подростка о морских путешествиях — и пожалуй, получите именно ту диковинную смесь чувств, которые переполняют Фантина этой ночью.
И — да, корабли, вот что является сердцем каждого порта, вот без чего он был бы мертв! Необъятные, словно библейские левиафаны, навы из Венесии, в чьих чревах — объемистые кипы хлопка; торговые галеры, наполненные ценнейшими грузами: перцем, пряностями, шелком, мальвазией; несколько каравелл, мараны, груженные дровами и камнем из Истры; глядите-ка, чуть дальше стоят и гости с далекого севера: «Золотой пес», «Охотник», «Святая Мария» из Стоугхолма, кенингсбургский «Святой Петр», «Милосердие» из Дэнкирга, а дальше…