Тодаро Иракунди затравленно глядит на магуса. А тот с отстраненным любопытством ждет: ударит ли маэстро? продолжит отпираться? сломается?
— Кто вы? — спрашивает ювелир тихо.
Обэрто доволен: «Все-таки сломался. Значит, поговорим».
7
На ступеньках у входа в ювелирную лавку подмастерье и «голос» прихлебывают из увесистых кружек и молча глядят на прохожих. Для обоих это редкий случай передохнуть от трудов, вот и цедят мгновения, как вино — не спеша, со смаком. Оба знают в этом толк.
Послеобеденное солнце покрывает позолотой дверные кольца и петли, навевает мысли о вечном. Как будто почувствовав настроение подмастерья и «голоса», в конце улицы появляются двое господ в алых плащах. На правом плече у каждого по фениксу — не настоящему, разумеется, а вышитому, причем действительно золотыми нитками. Фениксы на плечах корчатся в вышитом же пламени: то ли сгорают, то ли возрождаются. Господа неспешно вышагивают, перебрасываясь на ходу скупыми фразами. Каждая — на вес золота.
— Вы склонны верить таким осведомителям, брат?
— Я склонен проверять любые свидетельства.
— Однако возмущения вероятностного поля не превышают допустимых…
— Вы еще молоды, фра Оттавио, вам предстоит многое узнать, многому научиться… Разумеется, не превышают. Потому что нарушение случилось не сегодня и не вчера. А мы имеем дело с его последствиями. — Говоривший проходит мимо лавки маэстро Тодаро и бросает мимолетный, но пристальный взгляд на подмастерье, потом — на «голос». Последнему кажется, что в глазах алоплащника вспыхнул и погас — фениксом из пламени — острый, жгучий интерес. Но: — Поспешим-ка, фра Оттавио, время и так против нас. След становится все слабее, а — я уверен — дичь давно уже покинула побережье. Мы же только начнем оттуда, и бог весть, куда выведет нас…
Дальше — не слышно: алоплащники ушли, скрылись за поворотом. Только приторно-сладкая волна ароматов от их одежд еще какое-то время держится в теплом воздухе. Потом истаивает и она.
— Ресурдженты, — шепчет потрясенный мальчишка. — Откуда?..
— Из Роммы, — флегматично пожимает плечами «голос». И встает, не допив вино. — Пожалуй, я рискну вмешаться в разговор твоего хозяина и моего… моей спутницы. Если я правильно понял, время играет не только против воскрешателей. А ты посторожи-ка здесь, чтобы никто посторонний не входил, хорошо?
Не дожидаясь ответа, «голос» скрывается в лавке. Подмастерье растерянно глядит ему вслед и отхлебывает из кружки. «Ну дела-а!.. А так хорошо сидели!»