По правде говоря, его сон исподволь превратился в кошмар, жуткий и малопонятный; Гермар едва успел сообразить, что к чему, и усилием воли пробудиться. А иначе ведь мог и помереть — во сне.
На «Цирцею» он попал недавно, когда она столкнулась с каперским коггом и едва уцелела в неравной схватке. Тогда-то прежняя носовая статуя и приказала долго жить.
В Лиссбоа — центре торговли между ганзейскими купцами и торговцами Средиземноморья, «Цирцее» в тот раз пришлось задержаться дольше обычного. Эта задержка, конечно, не пошла на пользу: вместо того, чтобы, набив трюмы сельдью, поспешить домой, команда вынуждена была выложить кругленькую сумму за ремонт судна, да и проживание в Лиссбоа стоило немало. Поэтому решили сэкономить хотя бы на новой носовой фигуре — купили снятую с разбитого холька. Обитавший в ней Гермар понаблюдал за новыми попутчиками, убедился, что люди они порядочные, дело морское знают, — да и задремал.
«Спячка у меня как раз начиналась. Если б знать, как все обернется… Потом я уже выяснил: подсел к ним тогда же, в Лиссбоа, один проныра по кличке Угорь (а настоящего своего имени он так и не открыл). Команда в сражении с каперами лишилась пятерых: двое померли, трое ранены, причем один — тяжело; конечно, всех троих взяли с собой, но толку от парней не было никакого. Тот, что тяжелораненый, — вообще все время лежал в полузабытьи, а его бред оседал на стенках тонкой маслянистой пленкой, которая прескверно воняла. (Люди, само собой, этого не замечали.) А потом он и вовсе помер: к нему в сны забралась сирена-полуночница и перегрызла нить, которая соединяет спящего с этим миром.
Мне бы уже тогда забеспокоиться: я ведь сквозь сон чуял запах дурной, но решил, что это от раненых, скоро они выздоровеют — и все пройдет. Во сне за внешним временем плохо следишь… Они, те двое раненых, давно должны были бы поправиться, давно! Если бы я вовремя заметил…
Тогда еще вот что случилось: у «Цирцеи» начались неприятности, связанные с торговлей. Серьезные неприятности, потому что испокон веков… ну ладно, хорошо, издавна… то есть вот уже лет пятнадцать — двадцать по вашему летосчислению команда зарабатывала тем, что курсировала между западным побережьем и Лиссбоа: возила ганзейцам венесийское стекло и разные пряности, а сюда доставляла сельдь. Теперь же оказалось, что ганзейцы больше не могут торговать сельдью, ведь — ха-ха! — сельди-то у них не стало! Закончилась. Она раньше в Балтику через датские проливы шла, да вдруг перестала — и предпочла голландские берега. Почему? Есть причины, тебе их знать без надобности, да и для истории нашей они не важны; закончилась сельдь и закончилась. Всякое в жизни случается. Но теперь «Цирцее» надо было менять все: либо закупать в Лиссбоа что-нибудь другое (а там весь рынок, ты же понимаешь, поделен и конкуренты никому не нужны), либо плавать за сельдью уже не в Лиссбоа, а подале и посеверней, что попросту не окупалось бы.