«Джоан, в доме все кувырком. Мама забыла о витаминах, печенье, сахаре, соке. Хлеб вечно плесневелый. Наш мусорщик, Молчун Джефри, в прошлый раз забрал мешки и подарил мне старую биту для крикета. Что все это значит? Все угощают меня пудингами, пирогами. Меня уже тошнит от всех этих сладостей, даже вырвало раз на кухне в раковину. Там до сих пор воняет. А на первом этаже в туалете дышать невозможно, но честное слово, это не я. Я почему-то больше по-большому не хожу. Только по-маленькому. Ночью. В постель».
Как все это скажешь? Что Джоан подумает о маме? Вот я и сказал совсем другое. То, что мучило меня; то, что я скрывал от мамы, и от папы, и даже от Венди, которая заходила время от времени узнать, не вспомнил ли я еще чего-нибудь.
Я сказал ей:
— У нас хомячок пропал. Но здесь я точно ни при чем.
Джоан почему-то не испугалась. Может, просто не слышала.
Зашаркали тапочки — это папа поднимался по лестнице. А снизу Отис спрашивал, куда положить чистое белье.
Папа очень сильно изменился. Он стал совсем не тем человеком, который спасал людям жизни и имел собственное мнение по любому вопросу.
Теперь это был совсем другой папа, неловкий и нерешительный. Он не знал, где взять чистые носки, и вообще ждал подсказки, прежде чем что-нибудь сделать.
Как мы до этого докатились? Дом вверх дном. Время исчезло. Вся наша жизнь сломалась, когда Дэниэл исчез. Он ведь был всего лишь мальчишкой. По дому-то он ничего не делал.
Джоан снова окатила ванну водой. А я закрыл унитаз крышкой сиденья и поставил сверху бутылку с чистящим средством.
— Мама всегда так делает, — сказал я. — Она говорит, если сразу сходить по-большому, то попу обожжет.
Джоан вытащила из дырки в ванне целый комок волос. Может, среди них есть и волосы Дэниэла, подумал я. Надо бы сохранить их на память. Вслух я этого не сказал. Джоан и так плакала. Надо было бы обнять ее, но я не мог. Я забыл как.
После чая я съел сырую морковку и выпил, наверное, литра два воды. Потом мы с Отисом делали приседания и всякие другие упражнения. Отис сказал, что так надо, и я не спрашивал зачем. У Отиса особый дар: если он что-то говорит, хочется выполнять. Пока я подтягивался, раз двадцать пукнул. Но Отис сказал, что все в порядке. Вечером я впервые за все эти дни покакал. Было больно до ужаса, и еще кровь пошла.
Спал я в ту ночь неспокойно.
— Верь, дружок. Ты должен верить, — повторял Биффо, будто припев какой-то песенки.
— Уже поздно, Себастьяно. Немедленно домоооооой, — неслось с улицы.
Интересно, есть у Молчуна Джефри алюминиевая бейсбольная бита или хоть старые ненужные ролики? Жизнь становилась лучше, совсем немного, но все же лучше. Я уже почти верил, что Дэниэл вернется.