– Опекун. Точнее, опекунша. Тынин недееспособен, понимаешь? И раз так…
Они собираются убить тетечку. Они уже давно все решили и теперь, сидя в ее доме, просто меняют планы, потому что тетечка изменила завещание.
Страшно. И не понятно. Что в этом случае делать Анечке? Посоветоваться бы… да только с кем?
Анечка убрала вазу и невидящим взглядом обвела комнату. Когда-то здесь было много игрушек, так много, что Анечка среди них терялась. А потерявшись совсем, плакала и звала маму, но приходила няня или горничная, иногда – тетка… совсем-совсем редко никто не приходил и оставалась успокаиваться самой.
Сейчас именно тот случай.
Степушка с вечера еще присмотрел позицию. Специально потянулся, и Марьяшу взял, дескать, прогуляться. Погуляли и вправду славненько. Марьяша щебетала, как птичка, и на воскресную службу пойти согласилась. Правда, под конец стала о бывшей выспрашивать да про развитие отношениев намекать, и Степушка напрягся: уж не корысть ли ею движет? Но поглядел в честные Марьяшины глаза, на грудь сдобную, богатую, на пальтецо кашемировое с золочеными пуговицами и успокоился.
Почти.
Всю ночь он ворочался под горячим Марьяшиным боком, думая: жениться аль нет? Квартира у Марьяши славная, и добра полно, и сама она зарабатывает, небось главного бухгалтера копеечкой не обидишь. Да и баба она хорошая, пусть Бога и не знает. И не дело – во грехе жить, Диаволу потакать. Но… останавливал Степушку внутренний страх, крутил печень и внутренности, требуя приглядеться.
Он бы и поглядел, да только имелось иное дело.
Степушка явился за полчаса до начала занятий. Расстелил на лавке газетку, сел, поставил портфельчик рядом и, принялся наблюдать за школой. Через морской бинокль здание выглядело нелепо-круглобоким, с будто бы выпученными стеклами и скукоженной крышей, из которой редкими волосьями торчали антенны. Тянулись к крыльцу детки, и в этой пестрой толпе Степушка испугался, что не сможет разглядеть ту, которая нужна.
Вытащил из кармана фотографию, пригляделся и снова к биноклю прикипел. И почти сразу узнал.
Как не узнать, когда она из серебристой машинки вышла. Даже не вышла – выплыла, словно лебедушка. А хороша-то, хороша! Ягодка-малинка, нимфетка несчастная.
Сердечко затрепетало в Степушкиной груди, мыслью грешной истомленное. И когда к красавице юной подвалил развязный, грязного вида парень, Степушку обожгло ревностью. Аж забыл, зачем пришел. А вспомнив, закручинился. Неужто он, Степушка, собственноручно…
Бинокль дрогнул в руке, а перед глазами встала туша поезда и начищенные до блеска рельсы.