Алина попыталась рассказать, но то ли слов правильных не нашла, то ли Галя уже успела влюбиться: но слушать не стала. Высмеяла зло и велела держаться от Витольда подальше.
Алина и рада бы, да вот огонек внутри требовал действия.
– И тогда я его соблазнила, – Алина внимательно смотрела на лицо собеседницы. Вдруг стало очень важно понять, что та не осуждает Алину. – Я глупой была… господи, да я не то что глупой – полной идиоткой! Надеялась, потанцую, побегаю на свиданки, вскружу ему голову, чтоб от Гали отстал. Ну и спасу ее. А его, конечно, брошу. Зачем мне Витольд? Вышло иначе. Галя меня возненавидела. А Витольд как-то подпоил и… ну сами понимаете. Мерзко было – словами не передать. А главное, я не знала, как разорвать все это. Все тянулось и тянулось. И вытянулось. Аккурат на выпускной я поняла, что беременна. Представляете мой ужас?
– Не очень.
Что ж, Дарья хотя бы честна была.
– Он бы на мне женился, конечно. Из страха или из любви, про которую все время ныл – разницы особой нет. Главное, что я на долгие годы оказалась бы привязана к нему. И к ребенку, конечно, но о ребенке я тогда не думала. В общем, я сбежала…
…дорога-дорога. Узкая колея бежит за окном вагона, а потом вдруг сворачивает, исчезая в темной полосе ельника. А поезд трясется дальше, подпрыгивая на стыках рельс.
Будущего нет, как нет и горизонта, на котором застряло слепое солнце.
– Постель брать будете? – хриплый голос проводницы вплетается в мелодию дороги. И Алина мотает головой: не будет. Денег нет. Почти нет. А те, что были, закончились прямо на вокзале, где прибывший поезд пришвартовался к грязному пирсу перрона. Там, в суете, Алина почти решила вернуться.
И вернулась бы, если бы не нашла работу.
– Сначала посудомойкой и уборщицей. Мне предлагали больше, за услуги некоторые, но меня стошнило. Думаю, от токсикоза, хотя и очень вовремя. Про беременность я молчала… а потом… потом, как-то я не выдержала, поняла, что вот-вот умру там, в этой забегаловке, и позвонила Витольду. Рассказала про беременность.
У Дарьи очень внимательные глаза. Как у собаки – люди не умеют слушать так, как слушают собаки.
– Он ответил, что знать меня не знает, видеть не желает и понятия не имеет, от кого я залетела. Он помирился с Галиной и имеет серьезные намерения. Он так и выразился «намерения», а меня попросил не беспокоить. Я и не беспокоила. Действительно, какое я право имею? Никакого… никогда и никаких прав.
…только от злости огонь внутри вспыхнул, ярко, как никогда. Он же и выжег никому не нужную беременность, вытолкнул плод из тела с болью и кровью. Была больница с зелеными стенами. Врач. Медсестры. Чужое сочувствие и собственная ненависть к прошлому.