Совсем как тогда.
Перед глазами завертелись, заскакали красно-белые пятна, помноженные на отражение в зеркале.
Там Дашка, растерянная и беспомощная.
– Девушка, вам сюда нельзя! – чертов мент вцепился в рукав и, упираясь ногами в пол, пытается сдвинуть Дашку.
– Что здесь произошло? – спросила она севшим голосом.
Кровью пахнет.
– Девушка! – почти застонал мент.
– Что здесь произошло?
Каталка выехала из боковой двери, и к кровяному смраду добавился острый запах больницы. От сердца отлегло. Если больница, то…
– Тынин? Адам Тынин? Он пострадал? – Дашка повернулась к менту и приказала: – Говорите. Я имею право знать. Я… я его опекун.
Дрянной опекун, который изо всех сил старался держаться подальше от опекаемого. И вот что получилось.
– Ну… – мент смешался и представился: – Олег Валерьянович. В смысла, я Олег Валерьянович. А произошло происшествие.
И случился случай. Бывает.
Каталка, дребезжа колесиками, проехала мимо закостеневшей Дашки.
– Ножом его ударили. Вот. Серьезно.
– Понятно, – Дашка стряхнула цепкие пальцы с рукава и опрометью бросилась за врачами. Убить Ольгу она еще успеет, но сейчас нужно выяснить, что с Тыниным.
В машину пустили и ее, и Алексея, который сунулся только бумажник вернуть, но остался и сидел, забившись в угол, глядел круглыми удивленными глазами.
– Жить будет, – пообещал врач, похожий на усталого мопса. – Крови только потерял.
Он смерил Дашку любопытствующим взглядом и, почесав лысину, выдал:
– Я, конечно, всякого повидал, но чтоб таким способом от свадьбы косить… силен, товарищ.
Дашка всхлипнула и с благодарностью приняла две желтые таблетки валерьянки.
Все будет хорошо. А Ольга… с Ольгой Дашка разберется.
Уже при выгрузке Адам очнулся, повернул голову – взгляд его был предельно ясным – и увидев Дашку, сказал:
– Письмо. Важно.
Анечке было жарко. В животе ее развели костер, на котором грели кровь, словно воду в трубах отопления. А она раскаляла тело, выплавляя крупный пот. Пот катился по подушке и пропитывал простыню, отчего лежать становилось ну совсем неудобно. И Анечка ерзала по кровати, сбивая одеяло. Серега поправлял. Потом Серега исчез, сменившись озабоченным врачом, а врач – тетенькой. И горничной, которая по ложечке вливала в Анечку лекарства.
Мерзость какая! Отмахнуться от мерзости не хватало сил. И поэтому Анечка заснула.
Сон был горячим, как сама Анечка. Правда, теперь огонь жил снаружи, обосновавшись в огромном камине, забравшись на смолистые ветки факелов и восковые пальцы-свечи, которые торчали из тяжелых канделябров.
Огонь отражался в глазах женщины, которая сидела напротив Анечки.