Матушка отпустила. Серега слышал, как тяжело она дышит, и боялся, что снова кашлять начнет, а то и вовсе сляжет, как в прошлую зиму.
– Тебе нужны мои дети?
– Своих у меня не будет, – спокойно ответила тетка и постучала в перегородку. Машина остановилась. – И я хочу дать шанс твоим. Нашим, если точнее. Неужели твои ревность и самолюбие этот шанс отнимут?
Матушка молчала.
– Подумай, Галина. Погости у меня. Я постараюсь, чтобы тебе понравилось. Но если захочешь вернуться, удерживать не стану. Помогать – тоже.
– Диктуешь условия?
– Имею право, – тетка выскользнула из машины ловко, а матушка выбиралась долго, сумкой отмахнувшись от протянутой водителем руки.
А вечером матушка и отец ссорились. Серега лежал в кровати, натянув одеяло на голову, и вслушивался в шипящие голоса за тонкой стеной. Слов было не различить, пока отец, устав возражать, не крикнул:
– Ты только о себе думаешь!
– А ты… ты о ней! Всегда о ней! И теперь тоже! Да она тебя купила! Только-только приехали, и уже…
– Замолчи.
И замолчали. А Серега вдруг понял, что они здесь надолго.
– Не думайте, что мне не нравилось, – он уже успокоился и даже руки дрожать перестали. Сидел. Курил. Глядел на небо и еще на клен, на вершине которого желтым флагом трепетал последний лист. – На самом деле все было классно. Игрушки, какие хочешь. Жрачки полно. Все вокруг на цырлах бегают и разве что в рот не заглядывают. А летом Танька с Олькой прикатили. Я с ними быстро скорешился… знаете, я вот только сейчас вспомнил одну историю. Она давняя и, наверное, ничего-то не значит, но если вспомнилась… вы же не против?
– Нет.
– Пойдем! – Танька ждала в комнате. Как она попадала сюда, умудряясь сбежать и от подслеповатой няньки, и от гувернантки, Серега понятия не имел. Но на всякий случай он выглянул в коридор и, убедившись, что там тихо, сказал:
– Чего тебе?
– Ну мы ж договаривались, что на чердак пойдем. Или сцыкотно?
Фигу! Нет, конечно, Сереге слегка не по себе: ночью и на чердак переться. Но у него фонарик есть, а Танька говорит, что на чердаке полным-полно всякого-интересного, чего точно брать нельзя, но если взять незаметно, то не хватятся.
Да и трусом себя показывать западло.
Танька вела. Ступала она на цыпочках, и атласные балетки беззвучно скользили по мрамору. Дружелюбно ухмыльнулись белые львы, а сонная горгулья набросила на лестницу покрывало тени. В нем Танька почти растворилась.
Второй этаж – узкий коридор, как жерло чудовищной пушки. Светлые прямоугольники дверей. Редкие окна, сито для лунного света. Но выше… выше темнее, и Серега с Танькиного молчаливого согласия зажигает фонарик.