Искусственный офсайд. Босс всегда прав (Овчинников) - страница 80

и это тоже надо было учитывать. Не могу сказать, кто был инициатором мятежа, не вдавался в подробности, тем более что нормальные отношения у меня были и с бунтовщиками, и с Садыриным. Если люди так решили, то Бог им судья. А моя позиция была четко очерчена: лезть ни во что не надо, тем более что Садырину и Семину абсолютно неинтересно было выслушивать мнение третьего вратаря. И подумал, что для меня лучше соблюдать нейтралитет. Это не было трусостью, я ничем не рисковал, просто решил, что меня все это не касается. И таких, как я, в основном молодых, которые не знали подробностей конфликта и не хотели в них вникать, оказалась треть команды.

По – человечески было очень жаль Садырина после поражения нашей сборной в Греции, и потом, когда появилось на свет «письмо четырнадцати». Понимал: ребята что – то не то делают. Но все молодые, неопытные, может быть, им подсказывали в каких – то корыстных целях. А Садырин – то был ни при чем, просто он оказался заложником обстоятельств. Как потом выяснилось, виноваты в тех событиях были руководители нашего футбола. А пострадал тренер. Конечно, не все плохо было в деятельности первого президента РФС Вячеслава Колоскова. За многие вещи мы можем сказать ему спасибо. Но если взять только российский футбол, негатива все – таки больше.

В феврале 1994 года сборная поехала в Мексику в рамках подготовки к мировому первенству, но я накануне в динамовском манеже в очередной раз повредил заднюю поверхность бедра, выбыл из строя на месяц. А так надеялся поехать на чемпионат мира хотя бы третьим вратарем. Но в Америку тогда взяли только двух, хотя, думаю, не получи я травмы, Семин обязательно включил бы меня в состав. Остался в Москве заявленным условно: вызвали бы в США, если бы произошло ЧП с кем – то из двух основных вратарей. Хотя у меня тогда случилось недоразумение с Семиным. Ему не понравилось, как я тренировался, между нами произошел неприятный диалог. И когда я получил травму, он сказал: «Это тебе в наказание».

У Садырина существовали свои вратарские привязанности – Черчесов, Харин. А я считался как бы третьим, «на подхвате», но отношения с тренером были прекрасные. Он верил в меня как в молодого вратаря, словом, никаких трений между нами не возникало. Да и какие сложности могут возникнуть у третьего вратаря с тренером сборной? Он взял меня в команду, а это уже немало. Понятно, что взял больше под давлением Юрия Павловича, его тогдашнего помощника, но в памяти о нем осталось только хорошее.

По окончании чемпионата мира последовала отставка Павла Садырина и его штаба, два с половиной года сборную возглавлял Олег Романцев, и меня в ее составе не было. Хотя моя фамилия постоянно фигурировала в списке кандидатов, но честно признаюсь: приезжая в Тарасовку, я чувствовал себя словно на чужбине. Не знаю почему, но неуютно мне было там находиться. Может быть, из – за того, что это спартаковская база. Вообще – то я человек не депрессивный, мало что меня может выбить из колеи, и со всем могу совладать, но аура тарасовской базы меня угнетала. Главное же, я понимал всю ненужность своего там пребывания. Не то чтобы обижался, что меня не ставят – чего обижаться, если играют нормальные вратари, просто не мог взять в толк, зачем меня вызывают – возьмите третьим кого – то из «Спартака» на случай чрезвычайной ситуации. Тем более в сборной я чаще всего был единственным представителем «Локо», поговорить – то толком было не с кем, и меня все время тянуло к своим ребятам. При этом я присутствовал в сборной на многих играх, хотя на какие – то не ездил из – за травм.