Да, она получила жестокий урок и отлично усвоила его. Теперь никогда, ни за что на свете она не позволит слепой страсти управлять собой!
Едва Одри успела войти в дом, как раздался телефонный звонок: это звонил отец и интересовался, как чувствует себя Синтия. Одри запаниковала: она совершенно не привыкла врать и теперь бормотала что-то невразумительное:
— М-мне кажется, все не так уж страшно…
— А что случилось?
— Да я пока сама толком не разобралась… По-моему, она просто простудилась…
— Ну, вы там справитесь сами? Мне не надо приезжать?
— Конечно нет, папа. — Изо всех сил стараясь взять себя в руки, Одри попыталась успокоить отца.
— В любом случае не торопись выходить на работу, побудь лучше с Синтией, — заключил Клиффорд Сеймур. — И непременно сообщи, если вдруг потребуется мое присутствие.
— Уверена, что в этом не будет никакой необходимости. Оставайся с дядей Тео… Поцелуй его от меня и извинись за мой скоропалительный отъезд.
— Не вешай трубку, с тобой хочет поговорить Дэниел.
— Одри…
Она услышала в его глубоком голосе тревогу и, дрожа всем телом, положила трубку на рычаг.
Здравый смысл подсказывал ей, что гораздо разумнее было бы поговорить с ним, притвориться и, не теряя достоинства, дать понять, что этот маленький эпизод ровным счетом ничего для нее не значил. Но она отлично сознавала, что не в силах будет скрыть свою боль, свой стыд и унижение.
Следующие недели были самыми ужасными неделями в ее жизни. Чувствуя, что просто медленно умирает от душевной боли, Одри тем не менее держалась достойно, но по ночам рыдала в подушку, до крови кусая губы от обиды.
Синтия, которой она сказала только, что ей непременно нужен был предлог, чтобы вернуться домой, смотрела на нее с тревогой. Но, будучи от природы совершенно не любопытной, даже не пыталась ничего выяснять.
Дэниел звонил ей несколько раз, но Одри отказывалась говорить с ним, а узнав его отчетливый почерк, выбросила несколько писем, пришедших из-за океана, нераспечатанными.
Она вернулась в офис и попыталась погрузиться в работу, однако мысли о Дэне не покидали ее, а в душе царили пустота и холод. Она скучала по нему, она хотела его близости, даже понимая, как жестоко он обошелся не только с ней, но и со своей невестой: ведь он, по сути дела, предал ее.
Клиффорду же явно не хотелось покидать брата и возвращаться домой. Он пробыл в Филадельфии еще почти целый месяц. Одри продолжала бороться со своим отчаянием, которое было таким глубоким, что порой ей казалось, что она никогда от него не излечится. И все же к моменту приезда отца ей уже гораздо легче удавалось скрывать свои чувства, и она спокойно выдержала взгляд его проницательных глаз. Ответив на вопрос о здоровье дядюшки Тео, Клиффорд взял быка за рога: