Борелли состроил гримасу. Луиза рассмеялась.
Луиза откинулась назад на локтях, юбка полутемным куполом накрыла поджатые ноги; наверху доски и углы деревянной церковки словно бы венчали короной ее чело. Золото побрякивало на запястьях Луизы, скручивалось в мочках ушей; роскошная цепочка пшеничным колосом уходила вниз, под блузку. Луиза не сводила с Борелли глаз. И в то же время словно бы глядела мимо — куда-то в себя; а может, в ближайшее будущее. Борелли уселся рядом.
— Что такое?
Луиза улыбнулась.
— Я ни слова не сказала.
А вот Шейла прислушивалась.
Понимающий голос Борелли:
— И все же — что такое? О чем ты подумала?
— Вечно ты спрашиваешь об одном и том же. — И загадочно добавила: — Как это мило…
— А Кен куда-то ушел? — осведомился Борелли. — Где он вообще?
— Мне плевать, где он.
Луиза потеребила край одеяла из гагачьего пуха.
Борелли замялся было — а в следующий миг наклонился и поцеловал Луизу. Слышно было, как где-то по соседству Джеральд шуршит страницами Певзнера.[147] Шейла слышала, как вздыхает Луиза, словно забывшись беспокойным сном.
— Дуг, как там Джинниного старшенького зовут? — послышался голос миссис К.: она доводила до ума последние открытки.
А вот и Луиза:
— Что же теперь будет?
Борелли неуклюже расстегивал французские пуговки на Луизиной блузке. Луиза залепетала что-то (совсем невнятно); ее ухажер поднес палец к ее губам. Блузка распахнулась, точно пальто. Борелли осыпал поцелуями ее шею и грудь, прижался щекой к ложбинке между двумя округлостями. Луиза запустила пальцы ему в волосы. И заплакала — тихо-тихо.
— О чем ты? — спросил Борелли.
— Ни о чем! — выкрикнула Луиза.
Джеральд шумно откашлялся и высморкался.
Никто так и не узнал, о чем разговаривают между собою Кэддоки. Слышалось лишь нарастающее и затихающее бормотание: главным образом монотонный голос Кэддока, когда он менял пленку с помощью особого приспособления, изрядно смахивающего на вывернутую наизнанку черную куртку. А вот теперь они раскричались! Гвен — визгливо-пронзительно; Кэддок предпочитал односложные, отрывочные реплики: терпеливо выплевывал слово за словом. Оба бранились на каком-то иностранном языке — на своем тайном семейном жаргоне. Скоро затихли и они.
Саша и Норт весело смеялись. А ведь старина Норт ей в отцы годится!
Заминка; смех умолк. (Шейла все слышала!) Вайолет громыхнула дверью так, что все перегородки ходуном заходили. Голос ее зазвенел и сорвался.
— Вайолет, погоди секунду, — увещевала Саша.
Но та словно не замечала этих двоих.
— Он свинья, как есть свинья; уж я-то эту породу знаю. Упырь поганый.