Все стало распускаться, и наступила весна. Я ощущал ее всем телом. Каждое утро я подходил к окну, подолгу смотрел в него и чувствовал, что весна совсем скоро. Как-то мы с Леной взяли с собой Крёлле, чтобы показать ей это, и все вместе пошли в хлев.
— Скоро у овец из поп вылезут ягнята, — объяснила Лена, пока я гладил свою любимую овечку по голове. Она раздулась, как надувной мячик.
Крёлле хмыкнула и дала ей пучок сена.
— А потом появится зеленая трава, и овец выпустят пастись на улице. Помнишь, как было в прошлом году?
— Угу, — сказала Крёлле.
Соврала, по-моему.
Потом мы пошли в сад, к грушевому дереву. Под ним еще не распустились подснежники, но я рассказал, какие они будут.
— Может, они появятся уже через неделю, — сказал я, и Крёлле обещала следить за ними.
Хорошо все-таки быть старшим братом. Мы рассказали Крёлле все-все о весне.
— А потом снова будет Иванов день и праздник, — сказал я. — И мы разведем на камнях огромный костер.
— А дед навалит сверху навоза! — засмеялась Крёлле.
Это ей запомнилось.
— Но вот кто будет женихом и невестой? — спросил я сам себя. И на душе засаднило: бабы-тети больше нет.
— Чур, не мы, тут же встрепенулась Лена.
Дед возился со своими сетями под балконом. Крёлле рассказала ему, что мы ходили смотреть весну.
— Да, весна пришла. Правда, сегодня будет буря, похоже, — сказал дед и прищурился, вглядываясь во фьорд.
На том берегу все было черным-черно. До чего же странно стоять в Щепки-Матильды в прекрасный солнечный день и видеть, что где-то идет дождь!
Но довольно быстро погода нахмурилась и у нас. Мы спрятались в дом и до вечера ничем не занимались. Когда мы ложились спать, снаружи уже громыхало и сверкали молнии. Я долго лежал и вслушивался в непогоду. Мне нестерпимо хотелось прокрасться в комнату Лены и забрать моего Иисуса. Разве это честно: ей с моей картиной там не страшно, а я тут умираю от страха? Но тут загрохотало так сильно, что я не улежал. Я вылез из кровати и решил пойти к маме с папой. Просто чтобы спросить, нормально ли, чтобы гремело так сильно.
В коридоре я встретил Лену.
— Боишься? — быстро спросила она, когда я вышел из своей комнаты.
Я пожал плечами.
— А ты?
Лена помотала головой. И тут я всерьез рассердился. Мало того, что она не отдает мне моего Иисуса, так еще и врет!
— Еще как боишься! Иначе почему ты в коридоре? — спросил я.
Лена сложила руки крестом на груди:
— Я шла на улицу.
— На улицу?
— Ну да. Я решила спать сегодня на балконе, чтобы вдоволь послушать эти раскаты.
У меня затряслись поджилки, но, прежде чем дрожь дошла до коленок, я сказал: