- Так, все ясно! - громогласно сориентировался Рябоконь. - Прошу понятых поближе. Перед вами в углу лежит статья сто семьдесят четвертая УК Российской Федерации - попытка дачи взятки должностному лицу.
- Какая ука? Чего говоришь?
- Уголовный кодекс, - безжалостно отрезал Рябоконь. - От трех до восьми лет.
- Зачем так пугаешь? Какой ука? - пытаясь подняться, бормотал Тариэл. - Забыл деньги в сигаретах. Петрович говорит: дай сигарету. Даю пачку. Бери, не жалко. Почем помнил, что там мелочь?
- Забыл?! - Лисицкий яростно подался вперед, и Тариэл, совсем было выкарабкавшийся из угла, кулем шлепнулся на насиженное место. - Ты не про деньги забыл, ты про советскую власть забыл. Авторитет органов подорвать пытался. Пресечем коррупцию! Серега, в камере места есть?
- Если и нет, любого выкину, но для этой мрази освобожу, - решительно пообещал, выбегая, Рябоконь.
Тариэл больше не пытался подняться. Всего час назад был он при деньгах, независим, с новой подружкой собирался "сгонять" в Сочи (школьница, правда, но больно бойка). А теперь возникло из ниоткуда и колотило в мозгу липкое, в проржавелых металлических прутьях слово - "камера". В глазах его застыл безнадежный ужас.
Стремительно ворвался Рябоконь.
- Все в порядке, - успокоил он вытаращившегося Тариэла. - С посадочными местами теперь трудно. Но для тебя "выбил". А ну подымайся, скот, не на Ривьере!
Тариэл тяжело поднялся и грузно возвысился над низкорослым Лисицким. Вид его после лежки был более не безукоризнен. Он провел языком по распухшей губе и, ощутив вкус крови, обрел утерянный дар речи.
- Николай Петрович! Сергей Васильевич! Поговорить хочу. Очень!
- Отговорила роща золотая, - Лисицкий пренебрежительно ткнул в лежащие деньги.
- Ну, извини, дорогой. Что хошь сделаю.
- Нет тебе прощения! - неожиданным фальцетом вскрикнул суровый Рябоконь. - Ты на неподкупность друга моего посягнул. Товарища по работе. В клетку гнуса общества!
Внештатники, забалдевшие от предвкушения того, как будут они сегодня рассказывать о происшествии в общаге, протянули было руки. Но тут как-то по особенному задумался Лисицкий.
- А что, Серега? Может, и впрямь поговорим? Попробуем спасти человека для общества. Может, просто оступился.
- Оступился, оступился, - гортанно запричитал Тариэл, крутясь меж оперативниками. - Давай поговорим! Зачем камера? Не убийца какой. Сергей Васильевич, любимый ты мой, ну давай присядем! Очень прошу!
Он осторожно потянул хмурого Рябоконя к свободному стулу, беспрестанно оглаживая за рукав.
- Отходчив ты больно, Николай Петрович, - недовольно пробурчал Рябоконь.