Швырнув в угол сумку, Мороз демонстративно отошел к окну.
- Чего невеселый? - подметил Рябоконь. - На тебя работаем!
- Вижу! Аж запарились.
- О, да ты телок!
- Но не лох! И, промежду прочим, не для того в ментовку шел, чтоб старух-цветочниц гонять да "черноту" ощипывать. Иль думаешь не знаю, как положено документировать?
- Ах, знаешь?! И чего ты знаешь?
- Знаю, что попался этот Тариэл на незаконной торговле цветами, а после того как пацана вы за здорово живешь отпустили...
- Да чхать он хотел на эти цветы! - вскипел Рябоконь. - И на нас с тобой с ними вместе! Он тебе, салаге, правильно дал понять, только у тебя уши зашиты: теперь не восьмидесятый и за торговлю травой этой без разрешения никого не посадишь.
И Рябоконь в сердцах двинул ногой по сумке.
- Вот и решили, похоже, с паршивой овцы хоть шерсти... да? Только меня не за этим к вам послали!
- А для чего ты сюда вообще приперся? - Рябоконь, обнаружив на подошве прилипшую грязь, принялся старательно очищать ее о бок изъятой новенькой сумки. - Чтоб цветочников штрафовать или чтоб ключевую информацию надыбать?
- Ключевую! - он воздел длинный узловатый палец. - То есть важнейшую. За которую, случись чего, и башку оторвать могут. И ты, умник, полагаешь, что человек, пользующийся у этих "случись чего" доверием, тебе эту информацию за цветочки выложит? Шоб, не дай Бог, не штрафанули?
Вспомнил, спохватившись, о впитывавших его страстный монолог внештатниках.
- Вы еще мне тут!...Ты вообще кто есть?
- Вообще-то я опер угрозыска.
- Вот и занимался бы, чему учили. С убийцами да ворами попроще - меньше грязи прилипнет.
Подняв ногу, он с удовлетворением оглядывал очищенную подошву.
- А насчет крохобора Лисицкого! Так он в отличие от тебя, салабона, работу сейчас делает. Деликатную. Из ничего нечто выжимает.. А ну все цыц!
Он сделал "стойку". Через стену донесся приглушенный хриплый крик Лисицкого и вслед за тем грохот падающей аппаратуры.
- За мной! - и Рябоконь, при начале шума взметнувшийся из-за стола, первым бросился к лаборатории.
Когда он, а за ним остальные, подбежали к двери, она распахнулась от сильного удара изнутри. И при свете тусклой лампочки все увидели, что в дальнем углу среди развалившихся коробок лежит придавленный свалившимся фотоувеличителем Тариэл и, подрагивая распустившимися от ужаса разбитыми губами, затравленно смотрит на сбежавшихся людей. Возле пятнистого от химикатов стола, на котором валялось несколько смятых пятидесятирублевок, взъерошенным грачонком нахохлился Лисицкий.
- Мразь! Я ж предупреждал, что пасть порву! - перекошенным ртом прохрипел он, обращаясь почему-то к прибежавшим внештатникам.