Он медленно кивнул, не удержав тяжкого вздоха. Конечно, лучше всего было бы обследовать место самому — это in optimum[11]. И погибших осмотреть тоже лично. Сейчас, спустя две недели после происшествия, все следы, если таковые и имелись, утеряны. В настоящее время остается только надеяться на слова капитана, который, если верить отцу Андреасу, осматривал и тела, и место вокруг. Да еще полагаться на то, что можно верить самому капитану.
— Я знаю, — продолжал он, радуясь хотя бы уже тому, что Бруно, наконец-то, прекратил его доводить, — что ни лица, ни руки не были повреждены. Ни укусов, ни глубоких царапин. Это так?
— Угу, — продолжая изучать пустую тарелку перед собой, подтвердил бродяга. — Руки как руки, лица как лица. Не уродливее, чем при жизни.
— А прочие части тел? Плечи, спина, грудь? Ноги? С ними что?
— Да то же самое, — отозвался тот, оторвав, наконец, взгляд от тарелки и вперив его в Курта. — А что?
— Ссадины? — продолжал он, оставив вопрос без ответа. — Гематомы?
Бруно поморщился, посмотрев на него, как на истязателя:
— Чего?
— Кровоподтеки, синяки?
— Ничего там не было, — явно начав раздражаться, ответил бродяга, — ни синяков, ни переломов, ни царапин, ни укусов.
Теперь поморщился Курт.
— То есть как 'ни укусов'? А отчего же они, в таком случае, скончались?
— А-а, — протянул Бруно, — так то, от чего они скончались, ваше инквизиторство, это не 'укусы', это 'из шеи шматок мяса выдрали'. А кроме этого — ничего.
Он снова тоскливо вздохнул, потупив взгляд все в ту же тарелку, где до этого пребывал взор Бруно. Разговор с бродягой ничего не прояснил, как, собственно, Курт и ожидал; эта беседа, которую и допросом-то назвать можно с большим допущением, была схожа с чтением анонимных посланий, покоящихся в настоящее время в архиве — исполнение установленной директивами, однако не нужной, лишенной смысла по факту, работы. Сегодня, уединившись в комнате, которую ему выделит в своем трактире толстый Карл, он запишет все услышанное и свои выводы. Но какие?..
— Так что, ваше инквизиторство, мне можно уже уйти? — подал голос Бруно, уловив паузу в разговоре. — Или вас еще какие части тела интересуют?
Курт скривился, вдруг снова ощутив приступ головной боли — но не той, что одолевала его три дня назад, а самой обычной, вызванной утомлением, раздражением на собеседника и на себя; едва удержавшись от того, чтобы в присутствии Бруно сжать голову ладонями, он лишь чуть шевельнул рукой в сторону двери.
Тот поднялся, изобразив глубокий издевательский поклон, попятился к выходу.
— Премного благодарствую, ваше инквизиторство… — протянул он голосом забиваемого камнями; Курт приподнял голову, чувствуя, что еще секунда — и он сорвется.