Мучительное осознание нашей отдаленности от рейхсканцелярии и наша зависимость от радиосвязи и телеграфа укрепили мое намерение взять на себя ответственность за принятие решений – в отличие от прежнего, – поскольку я уже не мог получать оттуда телефонограмм; утром я позвонил в рейхсканцелярию и переговорил сначала с одним из адъютантов, а затем и с генералом Кребсом и просил его соединить меня с фюрером, как только он освободится.
Ближе к полудню 24 апреля я лично доложил фюреру о моем последнем визите на фронт; я рассказал ему о благоприятном развитии продвижения к Потсдаму 12-й армии и добавил, что я намереваюсь ближе к вечеру сам появиться в рейхсканцелярии. Он запретил мне приезжать в Берлин на машине, поскольку дороги были уже небезопасны, но он не стал возражать против моего перелета в Гатов, на аэродром летной школы, куда за мной заедут. Он передал телефонную трубку полковнику фон Белову, и я сразу же договорился с ним о моем перелете; прибыть туда я должен был на закате.
Я вызвал из Рехлина свой верный «Ю-52» на аэродром в Райнсберге, откуда я намеревался вылететь в Берлин. Сразу же после этого телефонного разговора прошло первое военное совещание под моим руководством, генерал Детлефзен (из Генерального штаба) доложил обстановку на Восточном фронте, а Йодль – на всех остальных театрах войны. Мы еще не утратили связь со всеми нашими формированиями, так что все без исключения донесения с различных фронтов, как обычно, были у нас на руках. Сразу же после совещания Йодль по телефону доложил фюреру о моих предложениях и получил его согласие. Генерал Кребс, заместитель начальника Генерального штаба сухопутных сил, был в это время в рейхсканцелярии, и Йодль поделился с ним своими сокровенными мыслями.
Этим же вечером я выехал через Фюрстенберг на командный пункт генерала танкового корпуса СС Штайнера прямо на юг, надеясь прояснить там обстановку и перспективы его наступления. Тем временем прибыла только одна из двух перегруппировывавшихся в Нойе-Бранденбурге танковых дивизий; вторая все еще подтягивалась. Несмотря на то что Штайнер и пробился из узких районов озер и отбил пространство для развертывания своих танковых формирований, он своим выпадом привлек к себе внимание противника, в результате чего упустил возможность неожиданного прорыва – который при других обстоятельствах несомненно имел бы успех.
Как только я вернулся в лагерь, мне уже нужно было отправляться, чтобы лететь в Гатов. Мой адъютант уже все устроил, когда мне позвонил полковник фон Белов, запретив мне взлетать до наступления темноты, поскольку вражеские истребители препятствовали полетам над Гатовом. Я отложил свой вылет до десяти часов вечера, но и этот план сорвался: после прекрасного весеннего дня спустился туман, и от полета пришлось отказаться. Я вновь отложил его на вечер 25 апреля.