Я осмелился упомянуть это только как пример того, что фюрер с головой уходил в изучение каждой детали практического воплощения его идей и насколько широкий размах имела его бесподобная изобретательность. Она вновь и вновь оказывала свое неизбежное воздействие на всю мою служебную деятельность; в связи с чем высшее командование и те из нас, кто непосредственно ему подчинялся, были в равной степени вынуждены признавать его исключительно обстоятельный modus operandi [образ действий]. Не было конца его вопросам и вмешательствам до тех пор, пока его фантастическое воображение не находило удовлетворения, заполнив последний пробел. Из всего этого, вероятно, можно понять, почему мы так часто проводили брифинги и совещания с ним по нескольку часов: это было естественным результатом его рабочего ритуала, который явно не соответствовал нашей традиционной военной догме, приучившей нас предоставлять нижним эшелонам и командирам самим решать, как будет осуществляться отданный им приказ. Но теперь, нравилось мне это или нет, я должен был научиться приспосабливаться к его системе.
Каждый день, около полудня, Гитлер появлялся в нашем маленьком бараке, а потом заходил еще раз уже ближе к вечеру, чтобы ознакомиться с ситуацией. Теперь обязанность докладывать ему последние события полностью взял на себя генерал Йодль. Не считая Западного фронта, ОКБ было так же озабочено проблематичным и весьма уязвимым Норвежским театром военных действий, который продолжал беспокоить нас до конца мая, пока британцы и французы, наконец, отказались от притязаний на него. По сути, я каждый второй день находился в разъездах, по большей части в район группы армий фон Рундштедта, где он руководил жизненно важным для фюрера прорывом, в соединении с поворотом на север. Начальник его штаба между тем был замещен генералом фон Зоденштерном, который был моим старым коллегой во время моей службы в войсковом управлении [замаскированном Генеральном штабе] с 1926-го по 1933 г., с которым меня связывала близкая дружба. Я мог совершенно открыто говорить с ним обо всем, включая даже особые желания фюрера, и не бояться, что он пойдет рассказывать Гальдеру, главнокомандующему сухопутными войсками, о «вмешательстве» Верховного командования, что только вновь усилило бы неприязнь ко мне.
Генерал фон Рундштедт тоже был осведомлен о трудностях моего положения в то время и с большим пониманием воспринял мои тактические сдержанные «намеки», которые на самом деле шли от самого Гитлера. Мои встречи с ним, проходившие каждый день, во время решающих дней начавшегося прорыва, всегда проходили с обоюдным пониманием. Я заранее каждое утро получал карты с нанесенными на них последними сражениями и отдавал их Гитлеру