Он обвел в правом нижнем углу бледно-зеленое пятно с черными прямоугольничками, с тоненькой, кое-где прерваной прожилкой лесной дороги.
— Этот проселок видите? И эти кирпичики на опушке? От населенного пункта там не осталось и следа. А не далее как на прошлой неделе красовалось с десяток добротных рубленных домов. Мы прошли через деревню вечером, а на рассвете туда нагрянули бродячие гитлеровцы. Им, видите ли, приспичило свои продзапасы пополнить. Ну, тут и началось… Выгребли из подвалов и сараев все подчистую. Свинья попадется — свинью волокут, коза — козу, хозяину ничего не оставляли. Летом у людей какие запасы — крынка молока или кастрюля малосольных огурчиков. Гребли и это. Да еще матерились, что мало. Народ и рта раскрыть не смел, самому уцелеть бы. А кто нынче проживает в глуши? Стар да мал. Позабивались в углы, окна подушками заложили, двери на засов взяли. Озверели из-за этого гитлеряки и принялись дома палить. Подряд, все без разбора. Все до единого превратили в пепел. Люди из окон сквозь пламя выпрыгивали, так они по ним автоматными очередями… Скажите, какие матери дали жизнь этим ублюдкам? Кто вконец развратил их души? Кто вытравил из их сердец все человеческое? — Самородов оторвал от карты глаза, исполненные гнева. — Вот какие они, представители так называемой цивилизованной Европы. Той самой, которую до безумия обожают наши либералы. Не в Европе ли вынашивались планы разбойничьих походов. Преступные замыслы обретали конкретную форму, их тщательно шлифовали, закатывали в привлекательные облатки и тащили на улицу, так сказать в массы. А эти самые массы, не пошевелив мозгами, орали «Хайль Гитлер!». Их «лучшие» представители, отличавшиеся силой, здоровьем и безумством, облачались в военные мундиры, украшали себя свастикой и вешали на грудь автомат. И еще громче, дружнее орали «Хайль Гитлер!». Такова вкратце история…
— Но были в Германии и другие, — сказал Борцов, выслушав этот затянувшийся монолог. — Они не созерцали, а боролись. И не на жизнь, а на смерть!
— Да, были! — с прежним возбуждением произнес Самородов. — Вы говорите о коммунистах.
— Гитлер, придя к власти, первый удар обрушил именно на них. Кого фюрер сразу упрятал за тюремную решетку? Эрнста Тельмана, их вождя. Что это — случайность? Так сказать, ошибка?
— К сожалению, — заметил пограничник, — коммунисты составляли лишь малую часть нации. Куда же все остальные глядели?
— Народ — понятие растяжимое… Язык общий, а мозги разные. И кошельки тоже.
— Кошельки… Неужели те, у кого большая мошна, атаковали мою заставу? Разве холеные пальчики нажимали на спусковые крючки! Разрушать и сжигать дотла красивейшие города и села! Вот как и эту безвестную деревеньку в лесу. Жила себе тихо-мирно в стороне от больших дорог, вокруг бушевала война, и ничего, все обходилось. А тут вдруг и сюда нагрянули завоеватели. Из этих же… бродячих. Опосля, уже с добычей, наткнулись они на нашу засаду. Их, конечно, окликнули, даже трижды, как положено. Думаете, остановились? Сделали свое «Хенде хох»? Побросали оружие?… Нисколько. А потом и пошло. Как на льду Чудского… Что, среди этих бандитов не было ни одного бывшего рабочего? Рабочего по своему классовому сознанию?