–?Но вовсе не обязательно жить в этом доме, – не очень уверенно сказал Алекс.
–?Ты меня прогоняешь? – спросила Инна вроде бы в шутку, но в глазах ее появился тревожный вопрос.
–?Что ты, мать! – воскликнул Алекс. Он не подумал, что его простое практическое предположение вызовет такую острую реакцию, тем более что проблем с покупкой квартиры уж не существовало. – Это твой дом!
–?Да, – сказала Инна. – У меня есть память, у меня есть ты и у меня есть дом. Его дом.
Алекс поглядел на нее, удивился, что знакомый до мельчайших подробностей нежный рисунок материнских губ вдруг стал жестким, таким, каким он его никогда не видел, подбородок выдвинулся упрямо вперед, а в глазах возникло что-то похожее на фанатический блеск, и почувствовал, с одной стороны, беспокойство, с другой – жалость к матери. Однолюбка, определил он безошибочно.
Именно после этого короткого, но памятного разговора у него появилась гарсоньерка, уютная однокомнатная квартира в старинном, дореволюционной постройки, дважды перепланированном доме в Телеграфном переулке, одним из главных преимуществ которой был кирпичный кооперативный гараж. Когда друзья спрашивали его, почему однокомнатная, он насмешливо улыбался непонятливости приятелей и отвечал, что двухкомнатная уже наталкивает на мысль о семейном счастье.
Инна внешне довольно легко смирилась с тем, что теперь он время от времени не ночевал дома. И требовала только одного – звонить, если не возвращается домой. Какая буря бушует у нее в душе, он мог только догадываться. Постепенно и это вошло в рутину. Больше того, однажды Инна решила, что он уже достаточно сеял свои дикие семена и пора подумать о внуках. Бабушка бурно поддержала ее, и Алексу пришлось ответить словами отца: «Она еще не родилась».
«Но ты уже состарился!» – воскликнула мать, и Алекс не понял, сердится она или смиряется, но, вполне возможно, в глубине души и радуется, ибо, несмотря на гарсоньерку, а может быть, именно благодаря ей он оставался ее и только ее сыном.
Сорокалетие Алекса отмечали в ресторане «Метрополь» по давней традиции. Собрались все друзья плейбойской молодости и коллекционерской зрелости. Не было только очередной пассии, а во главе стола рядом с сыном сидела Инна, и незнающие легко могли принять ее за пассию, так молодо она выглядела в специально сшитом ко дню рождения сына вечернем платье, с изумительными серьгами в крохотных ушках со столь крупными бриллиантами, что временами, когда на них падал луч света, они вспыхивали и ослепляли своим блеском собравшихся.
Если бы Каролина могла видеть это торжество матери, она наверное, призадумалась бы, прежде чем обращать на Алекса внимание. Впрочем, разве можно влюбиться и призадуматься? Вот уж действительно вещи несовместимые...