Да, в финансовом отношении подруги были благополучнее ее. Валя и Вика во всяком случае. Обе миллиардерши – одна зеленая, другая деревянная. Не они, конечно, их мужья. Возможно, потому и любовников заводят, что их мужья из бесконечных битв за миллиарды домой возвращаются со щитом финансовой победы и одновременно на щите импотенции...
Любопытно, что Алекс так ни разу и не сказал, сколько у них в семье денег. Сколько было, когда умер муж, она, естественно, знала. Все было в ее руках. Но прошло много лет. И как-то незаметно все перешло к сыну, и она с этим смирилась. За ней остался дом. Алекс все время покупал, продавал, консультировал, ездил на аукционы... Да и от крупных адвокатских дел не отказывался. Так что теперь, может быть, ей как раз место между зеленой и деревянной миллиардершами. Неужели она им завидует? Алекс, выходя из дому, кредитных карточек не меньше, чем на миллион, берет. Говорит, никогда не знаешь, на каком суку Веласкес висит... Пять лет назад, будучи по адвокатским делам в каком-то богом забытом Никольске, вошел в дом к клиенту, простому фермеру, и первое, что увидел на стене, – Петров-Водкин, масло, 54 на 28, из списка утраченных в годы революции, в тяжелой позолоченной раме, закопченный, но прекрасный. Алекс мог бы сэкономить, обыгрывая отсутствие подписи – какие-то бандиты, воруя картину из музея, так торопились, что косо срезали полотно со старого подрамника и отхватили бо2льшую часть подписи, хотя кое-что осталось, – но не стал пользоваться незнанием владельца. Заплатил хорошую цену. Фермер рассказал, что картина хранилась в семье со времен прапрадеда, когда тот, уверовав в Столыпина, переселился в Сибирь и стал богатеть, становиться на ноги. Как она появилась у прапрадеда, фермер не знал. Алекс предположил, что просто была куплена за гроши у грабителей, а уж где они ее прихватили, даже вообразить было трудно. Последний раз картина фигурировала в каталоге выставки на Нижегородской ярмарке. Когда Инна собственными руками расчистила ее от копоти, грязи, налипшей пыли, от всего того, что напластовалось, почитай, за сотню лет в доме с печкой, которую топили дровами раз в день, и она и Алекс были поражены, как сохранилась живопись.
Теперь картина украшала собрание. Алекс шутил, называл автора «сорокоградусный Петров» и говорил, что «этот Петров благодаря дополнению Водкин оказался крепче к невзгодам революции, чем многие иные». Атрибутировать спасенное полотно он не спешил, утверждая, что знатоку и так ясно, кто автор, а продавать или выставлять на обмен эту прелесть он не собирается. Может быть, надо говорить «не собирался»? Кто его знает, что решит эта тихоня со скрипочкой, которая умудрилась так удачно попасть под пулю? «И что он в ней нашел? – в который раз спросила себя Инна. – Да еще трое детей – ведь это надо специально искать по всей Москве...»