Когда Анна рассказала Саксону, что Гарольд умер, его лицо напряглось, а яркие глаза потускнели. Она боялась, что он вообще не захочет слушать о Брэдли, но этого не случилось. Но, если ему и было любопытно, он очень хорошо это скрывал, потому что не задал ни одного вопроса. Известие о смерти Гарольда заставило его проявить интерес, хотя и неохотно.
— Эммелина все еще живет в том же старом доме одна?
Она назвала ему адрес и он кивнул.
— Да, это тот самый дом.
— Кажется, она чувствует себя неплохо, — сказала Анна. — Она заплакала, когда я сказала, что знаю тебя. — Она глубоко вздохнула. — Ты должен ее навестить.
— Нет, — нахмурившись, резко ответил Саксон.
Он отвергал саму мысль об этом.
— Почему нет?
Анна почувствовала, как он отдаляется, видела, как замыкается его лицо. Она потянулась к нему и взяла его за руку, помня слова Эммелины о том, что они позволяли ему отдаляться вместо того, чтобы приближать к себе.
— Я не позволю тебе отгораживаться от меня. Я люблю тебя и мы с тобой заодно.
В глазах Саксона ничего нельзя было прочесть, но его вниманием она завладела.
— Если бы у меня была проблема, захотел бы ты помочь, или бросил бы меня расхлебывать все самой? — нажимала она.
У него мелькнуло какое-то выражение, слишком быстрое, чтобы она успела его расшифровать.
— Я бы позаботился о тебе, — и он сжал ее руку. — Но у меня нет проблем.
— Думаю, что есть.
— И ты настроена помочь мне решить их, независимо от того, считаю ли я, есть они или их нет, не так ли?
— Вот именно. Так и строятся близкие отношения. Люди встревают в дела других людей, потому что заботятся о них.
Когда-то он посчитал бы такое вмешательство в его личную жизнь невыносимым. И хотя ее настойчивость все еще раздражала его, но, как ни странно, в то же время заставляла чувствовать себя защищенным. Она была права: именно так и строятся отношения. Он понимал это, хотя такое происходило с ним впервые. Так или иначе, их «соглашение» превратилось в «отношения», полные сложностей, запросов и обязательств, но возврата к прежнему он не хотел. Впервые в жизни его принимали таким, каким он был. Анна знала о нем все, что только можно было знать, все отвратительные детали его рождения и детства. Она знала все самое худшее, но не бросила его.
В неожиданном порыве он посадил ее верхом себе на колени, так, чтобы видеть ее лицо, когда будет говорить. И физически, и эмоционально это была в высшей степени интимная поза для разговора, но он чувствовал, что так надо.
— Это было не лучшее время в моей жизни, — попытался объяснить он. — И я не хочу вспоминать его или снова там оказаться.