– Нет, Розочка, не припомню.
– А сейчас скажу. – Хозяйка внимательно посмотрела на гостя, который годился ей в сыновья, кто дружил с ее собственным сыном и уже по одному этому был достоин любви и дружбы.
Пусть не она его выносила и родила, но материнское сердце подсказывало, что этот взрослый чужой ребенок в чем-то запутался, а значит, может себе навредить. Он сидел перед ней нахохлившийся, встрепанный, точно воробей после драки, и корчил из себя счастливца, наивно думая, что способен обмануть еврейскую мать. Моисеева Роза, по мужу Олевская, подняла бокал.
– Послушай, Андрюша, что хочет сказать старая, битая жизнью еврейка. Я многое пережила на своем веку и самое страшное – потерю сына. Не знаю, за что так сильно наказал меня Бог, наверное, за гордыню. Я ведь всегда думала: мой сыночек – самый красивый, самый умный, самый удачливый... – У пожилой женщины дрогнул голос.
– Аркадий действительно был таким, – осторожно влез в паузу его друг. – Мы с Женькой даже в подметки ему не годились.
– У тебя доброе сердце, Андрюша, – грустно улыбнулась Роза Львовна. Ее непривычное «у тебя» не покоробило слух – обласкало. – Но гордилась я не столько сыном, сколько собой. Ведь это я произвела на свет такое чудо, я вырастила из моего мальчика уникального мужчину, которому удавалось все, за что бы он ни брался. Я поставила себя выше Творца нашего: ведь Он сотворил многое, и не все из этого вышло удачным, а я сотворила одно, и это стало самым прекрасным из всего, что меня окружало.
– Ты была хорошей матерью, Розочка, лучшей из всех.
– Вот такие мы, евреи, – невесело усмехнулась Олевская, – во всем считаем себя лучшими. Наверно, за это нас и не любят.
– Вы ошибаетесь, дорогая Роза Львовна.
– Не кривите душой, Андрюша, и не сбивайте с мысли. Я и так путаюсь... – Она поставила рядом с тарелкой бокал, потерла виски.
– Тебе плохо, Роза? – всполошился Илья Ильич.
– Мне хорошо. Хотя такой развалине уже в могилу давно пора.
– Боже мой, Розочка, о чем ты говоришь?
– Вот и забыла о чем. А все из-за вас, мужчин. Вечно вы сбиваете с толку нас, бедных женщин. – В ее темных глазах вспыхнули лукавые искорки. Лебедев подумал, что в молодости старушка наверняка сводила с ума не одного Илью Ильича. – Так вот, – продолжила Роза Львовна, – я хочу сказать, что гордыня – большой грех. За него и наказание может быть самым страшным, да. Упаси вас от этого Бог, дорогой мой Андрюша. – Хозяйка снова взялась за хрустальную ножку и улыбнулась. – Я пью за вас, милый! Вы были хорошим другом нашему сыну. Вы подарили нам жизнь, когда нашли внука. Теперь я просто обязана дожить до правнуков! А сегодня вы согрели собой эти стены, не пожалели время для двух занудных, скучных стариков.