– Здорово, Лебедь! Ты как здесь оказался?
– К знакомому заходил.
– Не по чину знакомства водишь, – подмигнул однокурсник. – Твои знакомые все небось на Рублевке. А у нас самый желанный гость – участковый, который регулярно утихомиривает пьянь на втором этаже. – Из Вальки просто перли жизненная энергия и искренняя радость от неожиданной встречи. – Как житуха – не спрашиваю: кто ж не знает президента такого холдинга?! Женат?
– Нет.
– А я вот повязан, вчера двадцатник разменяли. Помнишь Ольку из параллельной группы? Ну, рыжую такую, кавээнщицу, она еще одно время с Танькой твоей тусовалась, помнишь?
– Смутно.
– Это хорошо, что не помнишь. А то б я тебе сейчас морду набил. Представляешь, двадцать лет трахаемся, а до сих пор по ней сохну. Ну не идиот, скажи?
– Влюбленный идиот – это, скорее, поэт, чем шизоид. Хотя все поэты...
– ...больные на голову, – весело подхватил Семочкин. – Слушай, а подваливай ко мне, а? Дома – никого. Олька у тещи, стены на пару малюют. Ребятня разбежалась кто куда. Ты опята любишь? Маринованные, с лучком, под запотевшую водочку из холодильника. Опрокинем по маленькой? У меня водка что надо, дерьма не держим. Живем, правда, в дерьме, но это ж снаружи, а внутрь – ни-ни. Ну что, двинули? Заодно покажу, какой мы ремонт недавно забацали.
Валькино настроение заражало вирусом жизнелюбия, и Лебедев решился.
– Слушай, у меня сегодня крупная сделка удачно завершилась. Поехали в кабак, вместе отметим, а?
– Ну-у, – разочарованно протянул однокурсник, – сделка – это не повод. Вот если б день рождения или годовщина какая, тогда другое дело.
– А мой день рождения вчера был, – соврал Лебедев, – честно! Только я не отмечал – работы до черта.
– По-моему, ты гонишь пургу, старик.
– Своим врать нельзя.
– А другим, значит, можно? – развеселился Семочкин. – Ну, хрен с тобой, именниник, подарок за мной. Где твоя тачка? Небось и в клозет уже пехом не ходишь, миллионщик хренов?
Встреча с Валькой вызвала зависть. У этого лоха, жившего на жалкую подачку от государства, не было ничего, что имел президент «Олефармы»: ни власти, ни денег, ни солидного бизнеса. И Семочкин обладал всем, в чем отказывала судьба его бывшему однокурснику: любовью, семьей, временем, уходящим на заботу о близких, а не на борьбу с конкурентами. Семочкин прозябал в тени, Лебедев грелся на солнце. Но одного согревало тепло родных, другого холодило полное одиночество. Во имя чего он рвет постромки? Свободы? Свободу не приносит никакое бабло, скорее, любая валюта делает человека рабом обстоятельств и страха потерь. Для престижа? Престижность всегда относительна, и собственный остров среди океана лучше самого высокого особняка на Рублевке. Ради власти? От власти лучше бежать, чем перед ней прогибаться. Тогда зачем ему – одному – все это? Огромный дом, где молчание забивается говорящим ящиком и каждый шаг отзывается эхом. Пустующая вилла у Средиземного моря. Дорогие машины, ржавеющие в гараже. Квартиры, в которые чаще хозяина заходит прислуга.