Карифа застонал.
— Это всё? — серьёзно поинтересовался богомолец.
Авось кивнул. Юноше показалось, что он услышал суровые, а быть может, даже осуждающие нотки в его голосе.
И тогда раздался низкий и громкий звук труб. Все расступились и покорно смолкли. Богомольцы тут же куда-то подевались.
Вдали, на главной дороге, ведущей к торговой площади, появилась самая странная процессия из тех, что доводилось видеть Авосю. Впереди острым клином шли, скорее всего, священнослужители в высоких чёрных капюшонах и накидках, расшитых загадочными символами. Лиц их не было видно за пугающими золотыми масками. Их было семеро, и каждый нёс перед собой золотую плошку с солью. За ними следовали бритые наголо рабы в одних ослепительно белых набедренных повязках, которые контрастировали с цветом кожи, покрытой позолотой. Даже блестевшие на солнце черепа и даже веки были покрыты краской, что придавало рабам сходство с ожившими золотыми статуями. На плечах их покоился помост, размером и формой похожий на ладью, в центре которого был сооружён высокий трон.
Все звуки вдруг смолкли, как будто весь бесконечный торг разом замолчал. На троне восседало удивительное создание: совсем ещё хрупкий юноша с нарисованными на закрытых веках яркими глазами с пугающе-кошачьей чёрточкой зрачков. Всё лицо его под высоким золотым головным убором с множеством отчеканенных человеческих ликов было усыпано драгоценными камнями, а от семи самых крупных рубинов на щеках тянулись к ушам золотые цепочки.
— Каган, божественный каган, — пронёсся вздох над толпой.
И все хазары пали ниц; и даже иностранные купцы преклоняли колено, пока процессия проходила мимо. Авось склонился вместе со всеми.
Новая дорога, по которой двигалась процессия, упиралась в ворота главного святилища хазарской столицы. Вновь раздался низкий звук труб, и ворота древнего храма стали медленно отворяться. Там, в полусумрачной глубине святилища, возвышалось нечто кошмарное: поставленный вертикально золотой саркофаг с точной копией лица молодого кагана был раскрыт так, что можно было различить острые смертоносные стержни внутри него.
— Хыр Ишвар… — раздался над толпой исполненный ужаса и священного трепета ропот.
— Хыр, Хыр, Хыр Ишвар, — теперь уже монотонно, словно вгоняя людей в транс, повторяли шедшие впереди жрецы.
— Хыр, Хыр. — С мучительным стоном губы кагана разомкнулись, и теперь его голос влился в общий лад. — Хыр Ишвар! Хыр, Хыр, Хыр Ишвар!
И тогда Авось вздрогнул. Вопреки общему ладу, повторяющему, как заклятье, страшное слово ритуального жертвоприношения, вопреки гипнотическому мороку, павшему на толпу, он совершенно отчётливо услышал другой голос.