Вот это да! Юноша буквально обалдел от радости и принялся водить руками, пытаясь ускорить уничтожение преграды, казавшейся еще совсем недавно нерушимой. Вообще-то и без его помощи черные жгуты хлестали куда нужно, планомерно убирая с дороги камень. Охотнику оставалось лишь спокойно без дерготни топать по освобождающемуся проходу и держать руки ладонями вперед. В какой-то момент ему показалось, что интенсивность истекающих из ладоней потоков заметно поубавилась. Глан готов был запаниковать, но очень скоро все вернулось на круги своя, и он успокоился. Не просто успокоился, а проникся твердой убежденностью, что черные жгуты будут хлестать до тех пор, пока каменный блок полностью не исчезнет, и путь к свободе не освободится.
Именно так и произошло. Сначала появилось небольшое пятнышко света, затем отверстие размером с кулак. Как только последний кусок монолита полностью истаял, губительные для камня потоки черной субстанции исчезли, будто их и не было.
Получив возможность дышать воздухом свободы, Глан первым делом хорошенько осмотрел свои руки, чтобы убедиться в том, что с ними ничего не случилось. Все вроде бы нормально: не обожжены, ничем не испачканы – руки как руки. Хотел подвергнуть себя самому тщательному осмотру, дабы определить, что же все-таки послужило причиной тому, что, не имея особого магического дара, он в одночасье получил возможность манипулировать магическими потоками такой мощи, что не всякому мастеру-магу по плечу, но тут в голове у него прозвучал до боли знакомый и такой родной «голос» его верного Шуршака:
«Я удивлен (потрясен, озадачен, сражен наповал) твоим внезапным появлением, Глан!»
Сам формик стоял в десяти шагах от входа в своей традиционной позе мыслителя – на четырех задних конечностях, воздев переднюю пару к небесам.
– Если ты думаешь, что сам я не удивлен, не потрясен и не сражен наповал, ты глубоко заблуждаешься, – не удержался от легкой язвинки Охотник, но тут же оттаял и едва не бросился на шею своему другу. – Шур, словами невозможно выразить, насколько я счастлив. Признаться, думал: все, каюк одному юному Одинокому Барсу. А ведь я даже потомства не оставил… впрочем, вполне вероятно, что оставил, но мне-то об этом ничего не известно. Вот помирал бы и терзался в душевных муках.
«Странные вы существа (создания, творения) – люди, – завел свою обычную пластинку муравей-переросток. – Вроде бы все закончилось благополучно, нет же, дай вам застращать (запугать, измыслить плохое) себя тем, что не случилось, но могло бы случиться…»
– А ты не мешай! – криво усмехнулся Глан. – Может быть, нам от этого удовольствие несказанное. Это вы, муравьи, самые что ни на есть приземленные прагматики, чурающиеся сослагательного наклонения, а нам, человекам разумным, подай возможность помечтать, да так, чтобы кровушка в жилушках леденела и власы на головах дыбом стояли. Иначе жизнь пресна и скучна. Ладно, что-то заболтались мы с тобой не по теме. Погнали внутрь хранилища! Там добра, мне одному не утащить при всем моем желании».