- Уважаемые дамы и господа, администрация аэропорта приносит всем свои самые искренние извинения за возникшие неудобства. Через несколько минут система безопасности будет деактивирована. Просим всех пока оставаться на своих местах.
Один за другим гаснут крошечные солнца, бледнеют и растворяются разноцветные лучи, гудят и опускаются в пол ограждения. И почти одновременно тишина зала вдребезги разбивается какофонией мобильных телефонов, шарканьем ног, неожиданным смехом и гулом голосов.
3
- Папа, я хочу... умыться, - Сэцуке дернула отца за рукав.
Господин Ошии все еще созерцал место прорыва, где вокруг дымящихся останков "меха" суетились пожарные, заливая расплавленный металл густой пеной. Над "мехом" возвышалась гротескная фигура эвакуатора и копалась клешней в измятой машине, пытаясь извлечь капсулу управления. Пилот был мертв, должен быть мертв, поправил себя господин Ошии. Прямое попадание смерти, от которого нельзя отклониться, можно только встать на пути антрацитовой силы, на пути того Ничто, чье море, чей океан омывает берега мир-городов.
- Он должен был это сделать, - сказал Ошии, - должен...
- Кто? - спросила Сэцуке. Она понимает, что отец разговаривает не с ней, а с кем-то в самом себе, кто тоже требует объяснения - чего стоила еще одна человеческая жизнь.
- Пилот обязан подставить машину под удар в случае прорыва анимы. Таков устав, - сказал Ошии. - Таков устав.
Он прекрасно знает, что произошло бы в случае нарушения этого пункта, единственного пункта Устава Сил самообороны, который имеет собственное название - "пункт камикадзе". Черная волна набрала бы силу, мощь, накатила, выплеснулась на берег жизни неукротимой смертью, слизнула бы шершавым языком краски, отвоевывая еще один клочок мира и присоединяя его к царству техиру.
- Папа, я схожу умыться, - повторяет Сэцуке. Конечно, умываться она не хочет, но не говорить же отцу, чего она действительно хочет - хочет до боли, до рези, как будто напилась чая с молоком или замерзла во время сна под тонким одеялом.
Господин Ошии достал из пачки новую ароматическую палочку и кивнул. Он бы сейчас тоже с удовольствием... умылся.
- Подержи Эдварда, - сует Сэцуке медведя ему в руки.
"Я с тобой", - говорит Эдвард.
"Тебе туда нельзя. Ты мальчик".
"Я - плюшевый медведь", - возражает Эдвард, и Сэцуке улыбается. Редкое признание. Эдвард напуган, Эдвард обеспокоен, ему пригрозили вечной ссылкой в детский дом, и он готов сам ковылять на слабых лапах за своей подружкой.
В толпе людей вновь установились устойчивые потоки. Около регистрационных пультов вырастают очереди, носильщики, покрикивая "хой!", везут тележки, переполненные чемоданами, сумками, рюкзаками. На одной из тележек прямо на вещах сидит маленький мальчишка и грызет шоколадку.