— Налево! — закричал Панфилов и стал барабанить кулаком в стену кабины.
Грузовик свернул и покатился по деревянным торцам набережной, кое-где выщербленным конскими копытами.
Впереди происходило что-то неладное. Всю мостовую заполнила толпа женщин. У них измученные, худые лица, тусклые, понурые взгляды.
Грузовик остановился.
— Погодите, ребята, сначала я один схожу, разведаю. — Панфилов спрыгнул на землю и, секунду подумав, подал мне знак: — Рули за мной.
Мы прошли через толпу в дом и поднялись по широкой лестнице, где тоже толпились женщины.
— Комиссар здесь? — спросил Панфилов.
Солдатка с грудным младенцем на руках молча показала в глубину коридора. Там у высоких дверей стояла красивая стройная женщина в жакете и белой блузке. Она комкала в руке носовой платок, то и дело подносила его к губам и кусала кружевную оборку.
Панфилов подошёл к ней, вытянулся во весь свой рост и на секунду приложил руку к виску:
— Товарищ народный комиссар, летучий отряд революционных матросов прибыл в ваше распоряжение!
Женщина тоже выпрямилась и при этом смущённо смахнула платком слезу.
— Вот полюбуйтесь, — сказала она и маленькой сильной рукой распахнула дверь, из-за которой слышался глухой, однообразный шум.
Теперь этот шум сразу сменился невообразимым гвалтом. Бессвязные крики, топот, свист донеслись до нас.
Матрос ещё шире распахнул дверь. В просторном зале с колоннами сидели за длинными столами лысые мужчины, кадыкатые, в сюртуках, в мундирах, в крахмальных манишках. Они топали ногами, хлопали по столам канцелярскими папками, из которых разлетались во все стороны бумаги, и, тараща глаза, вопили что-то неразборчивое.
— Я ничего не могу с ними поделать, — сказала Панфилову женщина-комиссар. — Они держат у себя ключи от сейфа. Посудите сами: городская беднота, солдатские вдовы, дети лишены возможности получить свои пенсии и пособия. Приюты остаются без субсидий…
Глаза женщины потемнели, гневная дрожь прошла, как тень, по её красивому лицу.
— Они хотят внушить населению, что без старого режима никак нельзя обойтись, — сказала женщина и опять стала кусать кружевную оборку своего крошечного носового платка.