Заведовал всем этим хозяйством профессор Петербургского университета Анатолий Мейендорф. Десять лет назад он уже пробовал запах пороха во время войны с Японией. Каким-то непостижимым образом ему удавалось сохранять на корабле просто девственную чистоту, так что самых строгих проверок, когда проводят белой фланелевой перчаткой по поручням, выискивая следы пыли, он не опасался.
Когда опасность налетов миновала, корабли эскадры встали на якорь вблизи Рюгхольда и выдалась небольшая передышка, Эссен наконец-то решил посетить госпитальное судно, чтобы лично поблагодарить находящихся там моряков, офицеров и персонал.
От «Измаила» отвалил катер с адмиралом, пыхтя трубой, подошел к «Трансваалю». С него бросили швартовы, намертво связали катер, чтобы, не дай бог, когда Эссен ступит на лестницу, палуба из-под его ног не ушла, а то не удержится, руки его сорвутся, и бухнется он в воду прямо между двумя бортами, которые сомкнутся над его головой. Но Эссен взбирался на корабль бодрячком, увидал, что встречают его разодетые в сверкающие снежной белизной фартуки, сестры милосердия во главе с Мейендорфом, весь приободрился при этом, оттолкнул руку матроса, который хотел помочь адмиралу подняться на палубу.
— Рад приветствовать вас на борту «Трансвааля», Николай Оттович, — заулыбался Мейендорф, — ждали вас.
— Спасибо, спасибо, надеюсь, что не сразу после битвы в качестве пациента?
— Ну что вы, конечно, нет, — смутился Мейендорф.
— Милые мои, — обратился он к сестрам милосердий, — у вас, чай, дел невпроворот, так что на меня не обращайте внимания. Ну, показывайте ваше хозяйство, Анатолий Петрович.
Накануне Эссен прощался со своими погибшими подчиненными. Экипажи выстроились на палубе, оркестр играл гимн, под звуки которого мертвецов, зашитых в холщовые мешки и накрытых Андреевскими флагами, сбрасывали за борт. На палубах всех кораблей лежали десятки таких мешков. Всплеск, и они шли на дно, потому что в мешки, чтобы они сразу же тонули, были еще и положены грузы, обычно — какие-то железяки, оторванные во время боя от кораблей. На поверхность вырывались пузырьки, точно мертвецы еще могли дышать и теперь выпускали из легких остатки так долго хранившегося там воздуха.
Ветер доносил звуки гимна, выстрелы из ружей и орудий, из которых вырывались легкие облачка дыма и тянулись к небесам, точно души умерших, до госпитального судна. На нем тоже хоронили погибших, тех, кто скончался от ран, так и не добравшись до суши.
На палубах, разбитых на огромные палаты, чем-то похожие на казармы, койки располагались в несколько рядов, чтобы наилучшим образом использовать все пространство, поскольку раненых было много.