Вставай, будь послушной девочкой! (Хейнз) - страница 6

Но вот однажды Барбару допустили в лазарет в качестве пациентки.

Сироты, содержавшиеся в добром здравии, благодаря трудностям жизни и страху перед медсестрой, допускались туда только в случае тяжелой болезни. Было хорошо известно, что если ты попадешь туда, вряд ли выйдешь обратно, разве что в морг. Барбара никогда не жаловалась, но надзирательница заметила, что лицо ее истончается, а глаза — округляются; она заметила кашель, вырывавшийся из ее легких днем и ночью, и чахоточный румянец на ее щеках по вечерам.

Это и ужасное слово «чахотка» в ее бумагах обеспечили ей больничную койку; ее болезнь гарантировала ей отдельную комнату.

Остальные завидовали ей. Ходили слухи о том, что ей по утрам дают крепкий мясной бульон и яйцо всмятку, а также такие яства, как сливочное масло к овсянке и куриное филе вместо приютской мешанины. Тот факт, что она часто отказывалась от этих деликатесов, предназначенных для возбуждения ее аппетита, привел бы их в бешенство, если бы они узнали о нем. Но они не знали.

Иногда они взбирались на подоконник и заглядывали внутрь комнаты, но Барбара находилась в слишком плохом состоянии, чтобы проявлять беспокойство по этому поводу. И Анжела-Мари, ранее мечтавшая о подруге, теперь чувствовала, что в душе у нее теплится огонек надежды. Надежды на то, что Барбара, может быть, умрет.

Это в самом деле казалось вполне вероятным. Медсестра, которая была очень благоразумной женщиной, беспокоилась столь сильно, что готова была испытать любые средства, чтобы вернуть к жизни или хотя бы заинтересовать в выздоровлении свою пациентку. Выбирая из двух зол меньшее, она решила, что не будет большого вреда, если она нарушит правила и позволит Анжеле-Мари время от времени посещать подругу. И вот Анжела на цыпочках прошла в палату, преодолевая тошноту от последней дозы касторки, и встала рядом с кроватью, которая, как она была уверена, станет смертным одром ее подруги.

— Как твои дела, Барбара?

Руки Барбары чуть высунулись из-под простыни, а глаза слабо блеснули.

— Я устала…

— Когда тебя выпустят отсюда?

— Не знаю… У тебя на губах касторка. Почему ты ее не вытрешь?

«Почему ты не можешь оставить меня в покое?»

— Ты не могла бы прийти, когда от тебя не будет вонять касторкой? Ты ведь можешь появиться в другое время.

— Хорошо. Я попрошу сестру.

Но она не просила. Она дождалась, когда сестра села пить чай.

Она тихо прокралась по темным коридорам с притушенными газовыми лампами туда, где Барбара в одиночестве лежала в своей маленькой палате с закрытыми ставнями и почти погасшим камином. Ее слабое дыхание вызывало жалость Анжела не сказала ничего. Она взяла с другой постели подушку, плотно прижала ее к лицу подруги и держала еще долго после того, как утихли сдавленные крики и прекратились судороги. Тело совсем не двигалось, ни дуновения не слетало с губ. Анжела положила подушку обратно и ушла.