Рычит водопад в унитазе, затем струя воды из крана бьет в раковину. Берко споласкивает руки.
— С чего-то все вдруг бросились на Ласкера, — дивится Ландсман. Он берет толстый том в руки. Тяжелая, солидная книжища, в черном переплете, с золотым рельефом букв и орнаментики. Ландсман открывает, книгу, листает. Никаких диаграмм, ни коней, ни ферзей, ничего о шахматах. Сплошняком сухая немецкая проза. — Выходит, Ласкер еще и философ?
— Он полагал себя именно философом. К сожалению, следует признать, в философии он себя не проявил. В шахматах и в математике он бесспорный гений, однако тут… Но кто сегодня читает Ласкера? Никто не читает больше Ласкера.
— Сейчас это более верно, чем неделю назад, — встревает в беседу Берко, выходя из санузла с полотенцем, вытирая пальцы, каждый в отдельности. Он прямым ходом следует к столу. Большой деревянный стол накрыт на три персоны. Тарелки из эмалированной стали, стаканы пластиковые, а ножи с костяными рукоятками страшного вида, такими ножами вырезают дымящуюся печень свежеубитого медведя. На столе кувшин охлажденного чая и эмалированный кофейник. Трапеза, предлагаемая хозяином, обильна, пища горяча, преобладает в ней лосятина.
— Лось с перчиком, — поясняет старик. — Фарш лосиный я смолол еще осенью, глубокая заморозка в вакууме. Лося сам свалил, естественно. Тысяча фунтов корова. Приправу сделал сегодня. Красные бобы, черные бобы… На случай, если не хватит, еще кое-что вынул из морозильника. Лотарингский пирог — яйца, помидоры, разумеется, бекон… бекон — лосиный бекон, сам коптил…
— Яйца — лосиные яйца, — в тон отцу продолжает Берко.
Герц Шемец указывает на стеклянную посудину с кругленькими тефтельками, залитыми красновато-коричневой подливкой.
— Тефтельки по-шведски. Лосиные тефтельки. И еще холодная жареная лосятина, для сэндвичей. Хлеб я сам пеку. И майонез свой. Мало ли что они там в банку сунут.
Все садятся за стол. Трапеза с одиноким стариком. Когда-то его застолье искрилось жизнью, объединяло необъединимое: евреев и индейцев. Пили калифорнийское вино, распространялись на разные предлагаемые хозяином темы. Здесь встречались странные типы: крутые темнилы, шахматные мазурики, агенты и лоббисты из Вашингтона и местные рыбаки, резчики тотемов. Миссис Пульман подначивала Герца, и это нисколько не вредило его авторитету, придавало ему дополнительный шарм и вес.
— Я тут позвонил одному-другому, — нарушил молчание дядя Герц после нескольких минут шахматной концентрации внимания над тарелочными композициями. — После того как вы сообщили, что пожалуете.